Сопровскому очень нравились Деяния апостолов. Он говорил, что вся книга “продута ветром Средиземноморья”. Да простится мне бредовая аналогия, но от одних только адресов на конвертах – Диксон, Приморье, Кавказ, Сибирь, Чукотка, Памир, Прибалтика – сердцебиение мое учащается, и слабо верится, что когда-то я был участником этих шальных странствий! В письмах Сопровский на удивление прилежно, интересно и благодарно описал края, куда его забрасывали житейские обстоятельства и непоседливый нрав.
Несколько слов об этической стороне этого начинания.
Татьяна Полетаева по-товарищески предложила Сашиным приятелям и знакомым сделать купюры по своему усмотрению. То неприятное, что мое самолюбивое прочтение выискало в письмах Сопровского и о чем я, семьянин средних лет, с легкостью бы и умолчал, когда-то было им сказано мне напрямую. Поэтому я оставил все как есть. Почти уверен, что каждый из числа людей, помянутых в Сашиных письмах, подтвердит: Сопровский не позволяет себе заведомо заглазных суждений – завидное качество. По выходе книги читатели сумеют убедиться, что в редких случаях решительного ухудшения отношений с кем-либо из своих знакомых Сопровский всегда руководствовался рыцарским правилом “иду на вы” – и объявлял письмо “открытым”.
Теперь о моих комментариях. Я никак не мог предположить, что пояснения – да еще в таких количествах – понадобятся для частных бумаг “всего-то” 25–30-летней давности. Но я мысленно усадил за это чтение своих взрослых детей – далеко не глупых и не безграмотных молодых людей – и делал свои пояснения, сверяясь с их уровнем знания реалий и атмосферы поздней советской эпохи, с заменой обязательного в наше время круга интеллигентского чтения на какой-то другой, мне неведомый, – вообще, с массой метаморфоз, которые могли нам, тогдашним, только присниться. Моим сверстникам и людям старшего поколения, разумеется, большинство из постраничных сносок покажутся элементарными и рассчитанными разве что на марсиан. Но после того как в многолетней давности беседе мои же дети называли пионерский галстук “косынкой”, я сам себе стал казаться доисторическим существом – и это ощущение с годами только крепнет. Не говоря уже о том, что и без всяких исторических катаклизмов уйма имен собственных, частных происшествий, недомолвок и т. д. нуждается в свидетельствах очевидца или толкованиях знатока. И потом: близкие люди на то и близкие, чтобы понимать друг друга с полуслова – а читатель не может и не обязан беспомощно вникать в “птичий язык” чужого свойского общения. Словом, это – комментарии “с глазу на глаз”: для сообразительного и заинтересованного, но недостаточно осведомленного собеседника. На “разговорный жанр” спишу и недопустимую при академическом подходе приблизительность обстоятельств времени и места – датировки от фонаря или даже полное их отсутствие.
* * *
Сопровский “смолоду был молод”, вовремя (по нынешним временам) созревал, когда его жизнь 23 декабря 1990 года нелепо и трагически оборвалась. Невосполнимая потеря, в том числе и для общества. Всякий, кто прочтет его стихи, литературно-философские работы, разрозненные заметки на злобу дня и прочее, убедится, что я не переоцениваю моего покойного товарища из естественного дружеского пристрастия. Этапы этого духовного мужания, по-моему, видны и в переписке. Но мне и другое в ней дорого. Саша бывал трогателен и очарователен – приклонял ли он вполпьяна, но вполне серьезно колена перед девушкой, сорил ли походя милыми стихотворными экспромтами… Кое-что из этого “сора” сохранила моя память:
А ночью скучаю и хочется водки,
И хочется, хочется, хочется мне
Забраться в розетку электропроводки
И выскочить, если придешь ты ко мне.
Из писем Сопровского на меня заново повеяло обаянием этой прекрасной личности. Мне кажется, его надо сберечь для посторонних людей, во всяком случае – хорошо бы…
2005
Фильм Антониони с таким названием я, благодаря везению молодости, посмотрел почти тридцать лет назад, еще при советской власти. У меня был знакомый, сын известного драматурга, не вовсе крамольного, но и не казенного – по тем временам поистине золотая середина. Меня, выходца из семьи инженеров, все в этом отпрыске знаменитости приводило в восхищение: небрежные упоминания о славном отце, голливудская красота, богемные одеяния, пластика и гримасы, правдоподобие и цинизм, с которыми блистательный сверстник говорил о близости со взрослыми женщинами. Счастливчик учился в телевизионной группе на факультете журналистики. Вскользь, как водилось у моего кумира, он сказал о предстоящем просмотре для избранных, но обещал и нам с Александром Сопровским посодействовать в проникновении.
