Его пространство и время включало в себя пространство и время громадного числа событий, а потому и судеб бесчисленного числа людских организмов, представляя собой как бы единый фасеточный глаз наблюдателя, который не забывает и не лишается рассудка бесчисленного числа живых мыслящих организмов, а потому пространство и время его существования было растянуто до бесконечности исторических событий таким образом, что одновременно он мог чувствовать и переживать события бесчисленного числа судеб в бесичисленных временно – пространственных обстоятельствах. От него требовалось только усилие, как гвоздь программы, чтобы он переживал или сопереживал обстоятельства конкретной частной жизни, причём в этих обстоятельствах эта жизнь как бы являлась его индивилуальной частной жизнью, в которой он телом, душой, сердцем и биением крови страстно жил в новых обстоятельствах, но только в каком – то единичном временно – пространственном интервале, которое уже никогда не повторялось далее, но оставалось в памяти его фасеточного сознания.
Короче, вот он как алхимик трудится в своей лаборатории среди колб, печей, реторт с учениками и бесконечными опытами, выделяя и поглощая газы, выпаривая растворы и выделяя кристаллы, получая, например, «спиритус вини», хотя в другом подсознании знает, что это просто винный спирт, вот он растворяет луну, марс и венеру в «спиритус нитри» и относится к этому вполне серьёзно, но иным сознанием для него это растворение только, всего навсего, в азотной кислоте серебра, железа и меди, что, конечно, совершенно неведомо его ученикам и последователям, в природе которых он усматривает лишь амбиции научиться и бросить своего учителя, что чаще всего и случается. И если, наконец, он описывает для будущих поколений в своём труде, скажем, «Фармакопея спагирика» способы лечения болезней откытыми им лекарствами, именуемыми такими же загадочными названиями как «луна» и «солнце», т.е. серебро и золото, то он знает, что «другими руками», а точнее другими мыслями в другом пространстве и времени, это будет лекарство от ревамических болей, именуемое «аспирином».
Или ещё более того. Сидя в вольтеровском кресле, он чертит формулы, которые говорят ему более чем всем остальным тем, кто собирался толпами, чтобы посмотреть удивительные превращения электричества в магнетизм, а он, этими своими формулами обнаруживает, что весь мир, в котром люди живут и во времени, и в пространстве являют собой единое целое, которое для человечества превращается в электромагнитное поле, а позднее заставляет человечество открывать способы передачи своих речей и изображений на расстояния, соизмеримые с бесчисленными диаметрами самой Земли. Но он же в своём фасеточном сознании уже видит, как само демографически разрастающееся человечество учится не просто управлять своим существованием во времени и пространстве, но и находит способы массовой утилизации неугодных в расовом отношении единиц, заявляя о себе как о превосходной перед другими расами человеческой популяции, превращая в прах неугодные народы с экономически оправданными показателями или используя рабский труд для извлечения пользы строительства новых государственных единиц. В этой бесконечной метаморфозе, не оценивая ни положительно, ни отрицательно события людских цивилизаций он усматривает в том числе свою бесконечную жизненную микробообразную форму жизни, где сами цивилизации слабыми истоками стремления к сохранению популяции лишь делают ничтожные попытки к постижению и сохранению среди людской популяции радости и добра, т.е. альтруизму, понятию не свойственному всей остальной природе, где сила рациональности заключается в самой эволюции и тех слабых прыжках мутаций, которые выделили из живой природы человека будущего дня, того самого человека, что упорно в бесконечном труде, в том –числе и через пропитание постигает сознанием резуль-таты своего труда, двигаясь от случайности к целесооб-разности.
СЕКТОР КРУГА II
Не он ловил рыбу в мутной воде жизни, но сама жизнь имея свойства текучести укладывала факты в прокрустово ложе истории, заставляя человеческую материю ложиться, в конце концов, в гроб Земли, где тишина и покой грубо отличались от той пылкости, с которой живые существа, именуемые людьми, сами себя хороводили в бесконечных перепитиях жизненных обстоятельств, пытаясь утопить всех в ложке воды, ломая копья в такие моменты жизни истории, которые в другое время и в других пластах истории казались бы комедией от лукавого. И вот настала ночь, ночь на 24 августа 1572 года, накануне праздника святого Варфоломея, и по благословению папы Григория XIII в Париже топили в крови протестантов-гугенотов.В эту ночь ему не снились дохлые рыбы и тухлые яйца, которые по поверью глупых означают несчастье, но он чувствовал своим микробоощущением, что масса людей в Париже в этот день уйдет из жизни и растворится в прахе Земли, а маг и волшебник, впоследствие прозываемый Нострадамусом, который не был шит лыком, не мог предвидеть все эти ужасные обстоятельства, он как бы с луны свалился, увидем это бесконечное месиво из трупов, отсеченных рук, голов и запаха крови и пота, пронизавших город, про который много позднее будут говорить: «… стоить жить только, чтобы увидеть Париж и умереть». Флорентиец Рене, сподвижник Настрадамуса, загубивший не одну душу своими парфюмерными мазями и духами по приказу королевы– матери Екатерины Медичи, который со всеми был одним миром мазан, вдруг, в одночасье стал всем им противен своей свирепостью, хотя и тянул эту лямку преступлений по их же приказу. У всех были уши на макушке, но умирали только те, кому было суждено умереть. И хотя ночью все кошки серы, но свои и чужие различали друг друга для совершения кровопролития. Верные христиане – католики соединились, чтобы воздать должное пролитием крови верных – христиан протестантов. И все хором были едины в том, что не марают руки кровью своих противников и только обеспечивают манну небесную на свои головы. И всё совершалось по законам Слова и Веры:
