Денис Евгеньевич не верил глазам. Сперва замер на месте, словно ноги приросли к асфальту, затем метнулся к подъезду.
Ребят он не ругал, голоса не повышал — не в его это было правилах. Он говорил с ними на равных, как со взрослыми людьми, подробно объяснив и разъяснив, чем могла кончиться для Дружа их детская забава.
Осознав вину, мальчишки попросили прощения.
— Играть с Дружем нам больше нельзя, да? — спросил, не поднимая глаз, Лешка.
— Почему нельзя — можно. Только на земле и без зонтов-парашютов. По рукам?
Лешка улыбнулся.
— По рукам. Друж, извини, мы не хотели.
Глава пятая
Разлучница осень
Осень, та самая волшебница, пришедшая в город с началом сентября и подарившая миру густые краски счастья, теперь самолично уничтожала собственные творения. И где здесь справедливость, где смысл, о котором так часто упоминает хозяин?
Ночь медленно отвоевывает время у дня. Отбирает секунды, минуты, часы. День становится беспомощным, он уже не в силах противостоять ночи. Осенью ночь — победительница!
Теперь вечерние прогулки с хозяином приходится совершать в свете уличных фонарей и, семеня по дорожкам сквера, смотреть не вдаль и видеть горизонт, а вглядываться во мрак, пытаясь различить очертания предметов, искусно скрываемых темнотой.
Даже скамья, та самая скамья, что так полюбилась Дружу и Денису Евгеньевичу, выглядела жалкой и одинокой. Вот она, стоит себе на прежнем месте и вроде совсем не изменилась. А приглядишься получше, обнюхаешь все дощечки и понимаешь: скамья, как и Друж, скорбит по ушедшим летним денечкам.
А чуть левее стоит ссутулившийся фонарь. Его тусклый свет не придает скамье торжественности, скорее напротив, напоминает о бренности и бессмысленности существования. Фонарь видится Дружу дряхлым старичком, уставшим стоять неподвижно на одном месте, но давно смирившимся со своей незавидной участью. Стоит себе фонарь-старичок, сгорбленный и обделенный, мигает глазом-лампочкой — прям сердце щемит. Наверняка хочет что-то сказать, поведать о чем-то важном. Видит он многое, а поделиться ни с кем не может. Немой он, фонарь этот. Печально.
Кто-то кашлянул. Друж первым делом посмотрел на фонарь. Нет, не фонарь кашлянул — это в сквере появились старые знакомые. На прогулку вывели карликового бульдога Бадди. Идет Бадди по дороге, проявляя свойственную всем долгожителям осторожность: покашливает, похрюкивает. Одним словом — ковыляет потихонечку.
— Привет, Бадди! — поздоровался Друж.
— Это ты, что ли? — устало спросил Бадди, прищурив подслеповатые глазки.
— Я.
— Ну, привет. А ты здорово вымахал, — прогавкал Бадди, с завистью глядя на Дружа.
— Да, я такой! Хозяин говорит, я буду еще расти.
Бадди промолчал. Обнюхали друг друга (так положено по собачьему этикету), потом Друж спросил:
— Давненько вас не видел, где вы пропадали?
— Болел, — прокряхтел Бадди.
— А мне новую кость купили. Вкусная — слов нет! И мячик еще. И игрушку-пищалку.
Бадди кашлянул и нехотя пошел за хозяином.
— Пора мне, — уже не прогавкал, а скорее прорычал он, не удосужив Дружа взглядом.
— Увидимся, — тявкнул Друж.
Вот ведь осень какая коварная. Даже Бадди стал другим. Летом еще держался, выглядел если не резвой собакой, то, по крайней мере, не таким удрученным. А сейчас расклеился, сдал сильно, каждый шаг с трудом дается, одышка появилась. Эх, Бадди, Бадди, осень вас не пощадила.
Осень — самое непонятное время года.
* * *
В октябре что-то неладное приключилось с Марией Тихоновной. Подвижная и неугомонная хозяйка внезапно перестала вставать с кровати, в комнате поселился ментоловый запах, и жизнь в квартире буквально замерла. Все происходило будто бы в замедленном ритме, вполсилы, с оглядкой назад и возникшим из бездны страхом.
В углах поселилось беспокойство, Друж четко ощущал его отталкивающий запах и старался (особенно ночами) не приближаться к ним. Углы стали казаться ему пристанищем боли и страданий.
Мария Тихоновна, лежа на кровати, разговаривала шепотом, слова давались с трудом, как будто их звуки боялись срываться с ее бледных губ.
Иногда Денис Евгеньевич приподнимал жену, подкладывал под спину большую подушку, и Мария Тихоновна некоторое время разговаривала сидя. Она слабо улыбалась, глаза ее были полуоткрыты, лицо по цвету напоминало чистый лист бумаги.
