— Лавди тоже была из «Детей Апокалипсиса»?
— Вряд ли. Она работала в магазине телевизоров, а для них телевидение, газеты и кинофильмы — синонимы греха. Возможно, она ходила туда потому, что это — самая ближняя церковь, и ей хотелось хоть какого-то утешения и покоя. Я никогда не обсуждал с ней этого.
— А что вы обсуждали?
— Я как раз подхожу к этому. Еще кофе? — Он снова наполнил чашку Уэксфорда и, зевнув, вытянул ноги. — Она была тихой и грустной девушкой, думаю, вам такие встречались. Не припомню, чтобы видел ее когда-нибудь радостной или улыбающейся, за исключением одного дня две недели назад. Это было четырнадцатого февраля, если это важно для вас. Я запомнил, — тут он кисло улыбнулся, — потому что этот глупый мальчишка Филип посчитал нужным прислать мне «валентинку», и мы с ним поскандалили. Сентиментальная чушь! Так вот, вместо того, чтобы пойти вместе, как мы и договаривались, я ушел один, чтобы спокойно выпить в «Куин армз». Тогда-то я и встретил Лавди: она шла по Куинс-Лейн — это улица в самом конце нашего района, если вы не знаете, — и вид у нее был такой, будто она получила наследство. Было около шести часов вечера, девушка возвращалась с работы. Я никогда не видел ее такой, как в тот вечер. Она смеялась как ребенок; знаете, как дети смеются от радости?
Уэксфорд кивнул:
— Продолжайте.
— Она чуть не налетела на меня, потому что буквально не видела, куда идет. Я спросил, все ли у нее в порядке; Лавди остановилась, улыбаясь, и посмотрела на меня каким-то ошалелым взглядом. В этот момент мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. «С вами все в порядке?» — снова спросил я ее. «Не знаю, — ответила Лавди. — Я чувствую себя как-то странно. Не знаю, что я чувствую, мистер Тил. Я хотела бы присесть». В конце концов я повел ее в «Куии армз» и купил ей бренди. Она довольно неохотно согласилась, но у нее, кажется, не оставалось сил сопротивляться. Не думаю, что до этого ей когда-нибудь приходилось пить бренди. Лицо ее снова порозовело, и мне показалось, что девушка откроет мне сердце.
— Но она этого не сделала?
— Нет. Казалось, хочет этого, но не может. Годы подавления чувств сделали для нее невозможным довериться кому-то. Вместо этого она начала расспрашивать меня о Джонни и Пегги Поуп: можно ли им доверять и как я считаю, останется ли Джонни с Пегги? Я не мог ей ответить — они ведь жили здесь всего лишь четыре месяца — немногим больше самой Лавди. Я спросил ее, в каком смысле заслуживают доверия, но Лавди ответила на это: «Не знаю». Потом я отвел ее домой. После этого я говорил с ней еще только один раз; это было на прошлой неделе, и тогда она снова спрашивала о Джонни и Пегги. Хотела знать, были ли они очень бедны.
— Странный вопрос. Она ведь не могла помочь им деньгами.
— Конечно нет. У нее не было денег.
— А чем молодой Лэмонт зарабатывает на жизнь?
— Пегги говорила мне, что по профессии он каменщик, но от этой работы портятся руки, а наш Джонни, представьте себе, желает быть актером. Он как-то однажды сыграл эпизодическую роль, и с тех пор у него возникают самые грандиозные идеи на предмет его будущего. Он боится, что Пегги бросит его и заберет ребенка, но, видимо, боится недостаточно для того, чтобы устроиться на работу. Мне показалось, что Лавди влюбилась в него, но он не обратил бы на нее внимания. Кстати, Пегги почти ослепительно красива, несмотря на грязь, вы не находите?
Уэксфорд согласился, поблагодарил Тила за кофе и информацию, хотя нельзя было сказать, что она пролила свет на многие факты.
Когда они вошли в холл, дверь спальни слегка шевельнулась.
— Значит, у нее не было ни друзей, ни посетителей?
— Не знаю. — Тил пристально посмотрел на дверь спальни, затем резко открыл ее. — Выходи оттуда, детка! Не надо подслушивать.
— Я не подслушиваю, Айвен! — За время отсутствия молодой человек оделся в ярко-красный свитер и вельветовые брюки. Он выглядел очень привлекательно, и от него пахло туалетной водой. — Я живу здесь, — сердито проговорил он, — и ты не должен затыкать мне рот.
— Может быть, мистер Челл может нам помочь? — спросил Уэксфорд, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
