«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. - страница 20
В декабре 1927 г. в беседе с членом Коллегии НКИД, впоследствии заместителем наркома иностранных дел Б.С. Стомоняковым, финский посол в СССР, выражая озабоченность слабым знакомством советского народа с Финляндией, высказал мысль о целесообразности издания для распространения в СССР книг на русском языке о географии, истории, культуре Финляндии, которые «будут служить целям объективной информации, а не пропаганды». Стомоняков «сослался на свою неосведомленность и на то, что, насколько мне известно, еще не было случая распространения у нас книг о других странах, изданных этими странами»>{123}. Как бы предвосхищая предложения финского коллеги, глава чехословацкой миссии в Москве Й. Гирса отмечал в 1926 г., что «сама мысль о каком-либо распространении иностранной периодики в СССР… становится при существующих советских цензурных и административных порядках попросту беспредметной»>{124}.
Не случайно, когда в июне 1941 г., буквально накануне Великой Отечественной войны, в ходе проверки букинистических магазинов было обнаружено некоторое количество иностранных изданий, не прошедших цензуру, последовал категоричный вывод: «Проникновение большого количества (28 томов за квартал) иностранной литературы фашистского и антисоветского содержания в букинистические магазины говорит о том, что работники некоторых посольств нашли хорошую лазейку в лице букинистических магазинов для пропаганды своих идей»>{125}.
Что касается советской официальной информации о внешнем мире, можно с уверенностью говорить, что уже в 1920-е гг. пропаганда была ориентирована на создание «правильной» картины мира. Задача эта облегчалась тем, что еще в первые годы Советской власти возникла партийно-государственная монополия на средства массовой информации. Все же в советской печати содержался довольно значительный объем объективной информации о положении в мире (тем более, что в те годы оно было далеко не радужным: последствия мировой войны, экономические трудности, реальное, а не выдуманное нарастание революционных настроений в ряде стран, в том числе колониальных — все это находило отражение в советской печати и при этом в основном соответствовало действительности). Кроме того, в этот период позитивные, лишенные идеологической окраски знания об окружающем мире рассматривались как важная часть общего образования и культуры, и в этом качестве — как средство успешного строительства социализма.
Впрочем, обсуждение внешнеполитической информации, даже и с «правильных» позиций, приветствовалось далеко не всегда. Так, в мае 1927 г. по всей стране был разослан секретный циркуляр отдела печати ЦК ВКП(б), в котором подчеркивалось, что апрельский пленум ЦК признал недопустимым открытие дискуссии по китайской революции[20]. Однако в ряде крупнейших провинциальных газет появились статьи представителей оппозиции и ответы редакции, выражающие точку зрения партии, что фактически означает дискуссию. Вывод заведующего отделом С.И. Гусева был безапелляционен: «не допускать дискуссий»>{126}.
В конце 1920-х гг. система международной информации стала быстро идеологизироваться. Место прежних, часто складывавшихся стихийно и лишенных идеологической окраски стереотипов занимали идеологемы, «возвышающие собственные идеологические и политические ценности и культивировавшие чувство враждебности к “чужим” идеологическим и политическим ценностям»>{127}.
Практика отбора информации подвергалась резкой критике за «безыдейность», недостаточное включение материала в определенную идеологическую схему, внимание, уделяемое интересным, выигрышным с точки зрения журналистики, но непринципиальным с политической точки зрения деталям. «Было признано: такое положение больше терпеть нельзя. Нужно политизировать информацию. Поставить ее на службу самым насущным вопросам эпохи», — вспоминал один из первых советских журналистов-международников Н.Г. Пальгунов, впоследствии заведующий отделом печати МИДа и генеральный директор ТАСС. По его мнению, «последней каплей», переполнившей чашу терпения политического руководства, явилось освещение советской прессой процесса подготовки и подписания «пакта Бриана — Келлога» в 1928 г. Пресса, подчеркивал Пальгунов, слишком много внимания уделяла различным несущественным деталям (способным, однако, заинтересовать читателя) и игнорировала многие политические аспекты события
