Итак, мы собирались сказать, что молодого человека звали…
Но разрешите сделать последнее замечание насчет имен. После чего мы закончим наше отступление к полному торжеству нашей теории.
Подумайте только, что было бы, если бы выбирать себе имена было позволено самим будущим их владельцам. Если бы для ясности каждый гражданин жил без имени до того момента, пока не оказался бы в состоянии выбрать себе имя самостоятельно. По достижении определенного возраста ему говорят: «Вот, теперь можешь выбрать себе имя». Оставим в стороне писателей, художников и всех тех беззаботных персон, которые обычно берут себе псевдоним. Для них вся трудность состоит в том, чтобы выбрать между Лучо, Лучано, Марчелло, Клаудио, Армандо, Гастоне, Паоло. Но что делать другим?
Может отыскаться довольный своей жизнью сапожник, который назовет себя Криспино. Но найдется и такой, кто пожелает стать воином, а потому назовет себя Наполеоне. Но кто же, по-вашему, должен называть себя Бартоломео, Макарио, Теопомпо или Маркантонио?
И потом – в молодости можно хотеть назвать себя Лучо или Армандо. Но что делать с этими именами в старости? И это не говоря уже о прочих сомнениях и опасениях. В известном возрасте гражданин должен воспользоваться своим правом – а все права граждан являются обязанностями – зарегистрировать свое имя. У него таких имен наберется уже целый список. Марио исключается, потому что слишком обыкновенное, Корнелио – смешное, Лоренцо – бесполезное, Амонастро звучит плохо, Филиппо уже использовано таким-то, Марчелло – так зовут привратника, Джорджо не нравится жене, Клодовео трудно произносится, такое-то слишком длинное, а вот это другое ни о чем не говорит, а у этого нет святого в календаре.
И вот так в конце концов называют себя именем, которое не нравится, а потом всю жизнь раскаиваются и говорят: «Эх, если бы мне тогда пришло в голову имя Мардохей!»
* * *
Молодой человек, который нервно расхаживал в своей комнате, был живым опровержением нашей теории имен. Его звали Баттиста, и он не был старым и преданным слугой. Для имени Баттиста странный случай – то был просто робкий молодой человек.
Как же так? Тайна. Или, быть может, игра случая. Как бы там ни было – исключение, подтверждающее правило. Есть правила, состоящие из одних исключений: они исключительно надежны.
Баттиста, которого называли также Солнечный Луч, встал поздно. На улице моросило. Дел у него не было никаких. Но он подумал, что опоздал уже на все на свете, и ему ничего не остается, как покончить с собой. Сказать по правде, мысль о самоубийстве уже не в первый раз приходила ему в голову. Даже более того – мысль эта приходила ему в голову часто, когда он просыпался. Добавим для верности фактам, что она приходила ему в голову особенно по воскресеньям. Чрезвычайно велико число людей, готовых покончить с собой в воскресенье. Бог знает почему. Может, потому что выходной, и больше свободного времени. А почему бы и нет: воскресенье можно провести и так. A особенно дождливое воскресенье, вторую его половину, зимой, когда не знаешь, куда пойти, и встаешь поздно, и приниматься за что-либо уже поздно, поскольку быстро темнеет; и со двора доносится звук фортепиано, на котором играют немецкую музыку. Ох уж эти немецкие композиторы! Сколько у них на совести неудавшихся самоубийств! Вы когда-нибудь задавались вопросом в такие дни, как вы проведете воскресенье? И у вас никогда не возникало ощущения кошмарной пустоты, страшного одиночества, отчаянной, безысходной бесполезности, невероятного промедления? Вам никогда не приходила мысль заполнить эту пустоту выстрелом из пистолета?
Нет? Тем хуже для вас.
Но воскресенье воскресеньем, а число людей, думающих о самоубийстве, вообще чрезвычайно велико; однако, следует добавить, они себя не убивают. Можно сказать, что все хотя бы раз думали о самоубийстве.
Солнечный Луч был одним из тех, кто о самоубийстве только думает. Он закончил одеваться и, когда часы били полдень, вышел с намерением потратить за один день все свое состояние.
Во исполнение этого намерения, приведшего бы в ужас Пирпонта Моргана, он купил булочку и, вручив все свои средства колбаснику, велел дать все, что можно. Получив четыре кружка колбасы, он пошел в городской сквер, пустынный в это время, где направился к скамейке, на которой сидел молодой человек крепкого сложения. На этом молодом человеке не было ничего приметного, если не считать зевающей правой туфли; должно быть, он очень интересовался событиями прошлого, поскольку был погружен в чтение газеты, вышедшей несколько месяцев тому назад. Не отрываясь от чтения, он вытащил из кармана и зажег окурок, не обратив внимания на Баттисту, даже когда последний, прежде чем сесть, вежливо попросил у него разрешения.
