— И сумел.
— Неужели?
— Ты сам это знаешь. Мы были счастливы. Целых три года были счастливы. Мы даже…
— Да. Мы даже…
Принесли вино и бокалы. Кроуфорд потянулся к бутылке.
— Нет! — Анна схватила его руку. — Не здесь. Не в помещении. Снаружи. Ты обещал: в саду.
— Хорошо.
— Какие у тебя красивые руки. — Она положила свою вторую ладонь на его руку. — Золотые пальцы. Волшебные пальцы. Пальцы последнего эстета. Я всегда так считала. Длинные, изящные, сужающиеся к кончикам — необыкновенно красивые ногти. Нечасто увидишь такие руки — особенно у мужчин. Не понимаю почему… Никогда не понимала почему…
Анна посмотрела на Джонатана, не выпуская его руки.
— И длинное, мрачное лицо, — она коснулась пальцами щеки Джонатана. — Почти уродливое, — она улыбнулась. — И от этого еще более красивое. О, мой дорогой, мой дорогой, почему? Почему все так, как было, как есть? Почему?
Джонатан высвободился и положил ее руки на стол.
— Мы все знали заранее, когда решались на это. Сказали себе: Это не имеет значения. И мы свое взяли.
Анна опустила взгляд вниз, на колени.
— Да. Мы свое взяли.
— Пойдем на воздух?
— Да, пожалуйста. На воздух.
Они сели на скамью под деревьями на краю поляны.
Там стоял стол с пепельницей и сложенным зонтом, который они не стали раскрывать. Здесь в этом не было никакой необходимости.
Джонатан разлил вино, прикурил сигареты себе и Анне и повернулся к ней:
— Ну вот, мы на воздухе.
— Да, — сказала Анна. Она посмотрела на свою юбку и расправила ее, подняла сумочку и тут же снова поставила на место. И устремила взгляд на другую сторону поляны, куда выходил фасад отеля.
— Тебе повезло — здесь покойно, приятно, как… не могу подобрать слов…
— Как в надежном укрытии.
— Именно. Здесь все такое надежное. Настоящее убежище.
— Да. Убежище.
— У тебя кто-нибудь есть?
— Да.
— Я его знаю?
— Нет.
— Ты счастлив? Я имею в виду — с ним?
— Как сказать…
— Только «как сказать»?
Джонатан улыбнулся и пожал плечами:
— Он, как и я, семейный человек.
— Понятно. — Анна отпила немного вина, затянулась сигаретой и окинула взглядом деревья. — У него есть дети?
— Да. Сын.
— Сын.
— Да.
— Понятно.
Джонатан внимательно наблюдал за Анной. Она была напряжена. Светская львица всегда присутствовала в ней, как Анна ни старалась от этого отделаться. Что-то всегда ею управляло, не отпускало на свободу. Она никогда не могла отдаваться чему-то целиком.
Наконец Анна повернулась к Джонатану, и вся ее годами отработанная сдержанность вдруг улетучилась.
— Я не могла бы сказать тебе ничего хуже, чем это, — глаза ее наполнились слезами. Она снова схватила Джонатана за руки, обожгла и его и себя сигаретой, но пальцев не разжала.
— Что? — мягко спросил Джонатан. — Что случилось?
Анна посмотрела ему прямо в глаза:
— Наш сын мертв.
2
Вторник, 18 августа 1998 г.
Лунный свет.
Двое мужчин, обнаженные, лежат на разобранной постели.
Окна открыты.
Музыка.
— Неужели тебе обязательно это слушать?
— Да.
— Печальная мелодия.
— Если бы она была другой, я бы ее не слушал. Молчание.
И потом:
— Я о многом тебе не говорил.
— Уверен. Иногда, несмотря ни на что, мне кажется, что я тебя совершенно не знаю.
— Это мое кредо. Именно так я сохраняю свою целостность. С помощью молчания.
— Тебя вряд ли можно назвать молчаливым, Джонатан.
— И все-таки это факт. Я закрыт. Я прячусь. Это необходимо. Если людям все известно, они теряют веру в тайну.
Грифф знал, что это правда.
Он и сам практиковал то же самое.
От этой мысли он улыбнулся.
Быть мной нелегко.
Тоже мне новость! Нелегко вообще быть кем-либо.
Он прислушался к музыке. Кто-то пел.
— Ко мне сегодня приезжали. Днем.
— Да?
— Да. Моя жена.
Грифф молчал.
— Это тебя не удивляет?
— Вообще-то не очень. Хотя я считал, что она в Филадельфии.
— И я тоже.
Джонатан сел, прислонившись к спинке кровати, закурил и налил себе в стакан вина из уже открытой бутылки.
— Хочешь?
— Конечно.
Грифф потянулся за сигаретой.
— Огоньку?
— Да. Спасибо.
Они сидели, касаясь бедрами, и свободная рука Джонатана поглаживала волосы на животе Гриффина.
— Потрясающе, насколько расслабляюще действует примитивная музыка, — заметил Джонатан.
Грифф рассмеялся:
— Я не знаю следующей реплики, а то бы обязательно произнес ее.
