Кэролайн замерла на месте, чувствуя, что ее нельзя прерывать. Но как только Амелия опустила руки и двинулась дальше, девушка побежала к ней, радостно окликая издали. Наспех присев в реверансе, она встала на цыпочки и поцеловала в щеку приемную мать.
– Мама, чей это портрет ты рассматривала? Свой, где тебе восемнадцать, или портрет папы, где он изображен в военной форме? – Она проследила за направлением взгляда Амелии. – Ты приказала повесить его здесь? – не веря своим глазам, прошептала Кэролайн. – Мой портрет будет среди портретов Пенуорденов?
– А как же иначе, дитя мое? – Голос Амелии звучал резковато, как всегда, когда она была взволнованна. – Восемнадцать лет мы считали тебя своей дочерью. И сейчас я молилась о том, чтобы в свое время эти стены украсили портреты твоих детей и внуков, достойных прошлых поколений нашей семьи.
Кэролайн обладала живым характером, ей было очень скучно и утомительно позировать для портрета. Она вообще была неспособна долго сидеть на одном месте, за это ее наказывали как сдержанная Амелия, так и пунктуальная и медлительная гувернантка. Теперь же, с восторгом глядя на свой портрет, девушка поняла, что не зря терпела эту скуку: художник изобразил ее сидящей в кресле, с чинно сложенными на коленях руками, в шелковом голубом платье, которое широкими складками ниспадает до самого пола. Белизна обнаженных плеч соперничала с белоснежной пеной кружев декольте. Тонкая талия, которую, как уверял Николас, можно обхватить пальцами рук, подчеркивалась поясом, расшитым золотом; сетка из золотой тесьмы сдерживала пышные темные волосы, уложенные в высокую прическу, открывающую маленькие изящные ушки. Художник правдиво отразил нежный румянец ее лица, розовые губы. В серых глазах, оттененных загнутыми темными ресницами, ему удалось уловить выражение живости и радостной доверчивости, которые так восхищали ее отца. Кэролайн радовалась, что ей разрешили позировать сидя: так она казалась более взрослой дамой. И хотя няня все время твердила ей, что невысокий рост – преимущество для женщины, так как рядом с ней мужчины чувствуют себя более сильными и мужественными, у Кэролайн на этот счет было свое мнение. Вот Тимоти гораздо выше ее ростом, но в их отношениях скорее именно она играет главенствующую роль.
Голос Амелии отвлек девушку от размышлений.
– Пожалуй, у меня нашлось лишь одно замечание к художнику. Вероятно, исходя из своих представлений о женственности, он изобразил твой рот и подбородок несколько вяловато. Телосложением, цветом волос и глаз ты пошла в мать, а вот черты лица унаследовала от отца. Хорошо, что тебе достались ее доброта и мягкость характера и вместе с тем – его отвага. Эти качества тебе пригодятся, если ты хочешь чего-то добиться в жизни, создать уютный дом для своего мужа и детей.
Кэролайн с живостью обернулась к Амелии:
– Ах, мама, но ведь я такая, какой меня воспитали вы с папой! И какие бы трудности ни принесло мне будущее, я уверена, их решение будет определяться вложенными в меня понятиями о том, что хорошо, а что плохо.
По лицу Амелии промелькнула легкая тень.
– Однако, дитя мое, я вовсе не хотела бы, чтобы ты стала женой Тимоти Бренкомба.
– Но я люблю его! – воскликнула Кэролайн. – Я знаю Тимоти почти всю свою жизнь и…
Мать невозмутимо продолжала:
– Я не одобряю эту невероятную любовь и твое желание остаться в поместье до конца своих дней.
– Да ведь Трендэрроу – мой родной дом! Как же мне не любить его?
– Потому что долг женщины, – серьезно ответила Амелия, – следовать за своим мужем и жить в его доме, а не наоборот.
– Именно это, мама, я и намерена сделать. Мы будем жить в поместье Сэмпфорд-Фоллиот, которое отдал Тимоти его отец. А потом, позднее… – Она вовремя удержалась, чтобы не упомянуть о кончине родителей в далеком будущем, и весело закончила: – Тимоти с удовольствием примет любые мои условия.
– Уж в этом-то я ни минуты не сомневаюсь, – язвительно заметила Амелия. – Он и твой отец готовы исполнять каждое твое желание, стоит тебе только пальцем шевельнуть.
Кэролайн испуганно посмотрела на нее:
– Мама, твой тон холоден и суров. Я тебя чем-нибудь огорчила?
