Судьба Инны закономерно рушится в полной жизненной неустроенности.
«Потом он сравнивал их жизнь с лестницей в смутное никуда, у которой каждая ступень — новая песня или новый концерт. Куда ты идёшь по ней? — спрашивал Голодный у Волкова, и тот не знал, куда, но пока он шёл по ней, у него были деньги, известность, развлечения. Но, может быть, конец лестницы, уходящей в клубящийся туман будущего, свисал над пропастью?»
Мирный, философичный, лирик по сути своей Волк в гастрольных тусовках нередко внезапно впадает в агрессию и жестокость. Он едва не задушил Крысу, любовницу рок-звезды, уколовшую его мужское и профессиональное самолюбие сравнением «со своим парнем». После такого нравственного падения он вспоминает свой последний разговор с Голодным о том, что «их рок-н-ролльной судьбой… как чувствовал Голодный, правит не Бог, а Сатана, провоцируемый ими самими, их образом жизни «не выше пупка», их музыкой, где преобладающий размер — размер поступи Сатаны, их беснованием на сцене». «Музыка, как проникновение в запредельное пространство» — так должно быть, по мнению автора. «А проникновение в запредельное пространство с Волком встречались всё реже, а всё чаще игра превращалась в нудную рутину на фоне пёстрых бардаков». Они с Голодным давали обет «ни одной нотой не служить режиму», а теперь «режим стриг с рокеров купоны». «А рокерам не всё ли равно, кто устраивает концерт? Для них ведь главное деньги, слава и тёлки». Автором дан анализ современных хитов: маршеобразность, задорность и боевитость, тексты, написанные лозунгами и клише из культурно-патриотического обихода, «блатной лагерной феней», «кабацкой лирикой» и пр. Увы, звёзды «с рождения поражены системой в голову, мыслить иначе просто не могут». «Сложный химический сплав этот, по западной тлетворной технологии разлитый в формы разного достоинства, и дал нам плеяду замечательных мастеров «русского рока»».
Волк спрашивает Васю, зачем тот поёт и почему не уехал за границу. А Голодный отвечает так: «Я знаю, где я живу, но почему-то должен петь для них, хочу я этого или нет. Наверное, воля Божья…» Волкову везде видится только «российский апокалипсис» и «рожи», а не лица. «Ларьки, как грибы после радиоактивного дождя, заполонившие улицы ограбленных городов…», старухи, роющиеся в помойке, и т. п. В Волкове нет смирения, нет просвета, в который бы он увидел возможность своего духовного возрождения. Только нахлынувшая было любовь к Инне вызывает желание бросить всё и уехать, может быть, с ней далеко, где будет чистый мир Земли с лесами и птицами в них, будет гитара и книги. Возможно, даже он сам напишет что-нибудь. Но за поездками и тусовками к Инне он опоздал. Приятель, зазвавший его поговорить, посидеть в «Сайгоне», нежданно поведал историю, случившуюся недавно с его другом в одной старой коммуналке за Казанским собором, куда они с приятелем попали, «сняв» две «герлы» на Невском. Одна так затосковала, что под утро повесилась в отхожем месте. И отвезли её, как безродную, в Мед. институт, где, наверное, уже распотрошили студенты… Из этого рассказа Волк понимает, кто была та «герла».
И сам Волков одинок и бесприютен. Он идёт домой, в нору, словно раненый зверь. А там, положенный на верхнюю полку над раковиной, помытый им после страшного происшествия в метро «Викторинокс» случайно соскальзывает вниз и рассекает ему вену на локтевом сгибе. И наш рокер не сопротивляется судьбе, подставляя руку под струю тёплой воды. Только всё та же мужская гордость (боится, что жена, которую он разлюбил, подумает — «из-за неё») вдруг заставляет его бежать в «Скорую». Он входит в лифт, из которого ему затем не выйти. Но двери его внезапно открываются — и Волков выходит из вагона метро на той самой станции, где и собирался выйти тогда… в самом начале.
«Парашютисты» читаются на одном дыхании. Видимо, не зря писатель Владимир Максимов, в 1991 году ещё бывший редактором «Континента» и живший в Париже, по прочтении этой вещи Юрия позвонил автору и дал «добро» на напечатание «рассказа».
Выражаю признательность тем, кто помог в издании книги Юрия Морозова: Сергею Чигракову и Олегу Элиеву.
