Из записной книжки
Какой же русский не любит быстрой езды в почтово-багажных поездах со скоростью 30 км/час.
В старом Петербурге почта работала чересчур быстро, что приводило зачастую к трагическим последствиям. Повздорят, например, люди с раннего утра, погорячатся и пошлют по почте вызов на дуэль. К вечеру глядишь, он уже прибыл, и волей-неволей берись за пистолет. В наше время, когда письмо внутри города может идти неделю, подобного не случится. Пошлёт человек в горячке что-нибудь по почте, а дня за два, за три одумается, да и поедет мириться не дожидаясь прихода письма. Говорят, много людей благодаря почте с белым светом не расстались.
Мне кажется, что Брэдбери гораздо лучше справился бы с рассказом «Искажённый мир», если бы не туристом, а непосредственным участником побывал там, где словно нарочно перепутаны все нормальные законы и связи,
где парадные входы и выходы на замках, а работают запасные или чёрные,
где открыта всегда только одна половина дверей, потому что другая всегда на запоре,
где дороги созданы не для того, чтобы по ним ездить, а чтобы их регулярно перекапывать, а затем растрясать на них мозг до его окончательного разжижения,
где качественные (относительно) продукты получают с нагрузкой в виде подпорченных или ненужных, билеты на популярных артистов с довеском халтурщиков и «личный» телефон параллельно с соседским,
где зубная паста, одеколон, клей, стеклоочиститель, денатурат и т. д. применяются не по прямому назначению, а по специфически русскому,
где в больницы ложатся со своими простынями, халатами, медикаментами и едой, ибо больничную есть небезопасно,
где вещи, под видом готовых, сбываются населению государством в качестве полуфабрикатов и их нужно потом ещё дошивать, доклеивать, допиливать допаивать, достраивать, и отличительным клеймом этом дефективной эпохи стали знак «качества» и эпитет «совок»,
где миллионными тиражами печатают никем не читаемые книги, а на бестселлеры хватает и десятка тысяч экземпляров,
где в публичную библиотеку можно попасть запасшись справкой с места работы, дипломом о высшем образовании и пройдя через милицейский заслон,
где иностранные фильмы дублируются, а смысл текста изменяется настолько, что становится прямо противоположным оригиналу,
где в «исправительных заведениях» не исправляют, а превращают обыкновенных неврастеников или людей, на минуту давших волю своим подавленным чувствам, в закоренелых преступников,
где чудовищные катастрофы в химической, военной или атомной промышленностях никого ничему не научают, а остаются «героическими», «трагическими» и «случайными» эпизодами, которые нужно как можно скорее забыть во имя завтрашних великих дел, а точнее, великих новых катастроф,
где отсутствие информации и дезинформация настолько отучили людей ощущать реальность, что любые немыслимые цифры о количестве алкоголиков, проституток или убийств, от которых где-нибудь во Франции разом сошли бы с ума два члена парламента, не оказывают на философскую натуру россиянина никакого воздействия,
где никто не знает подлинной истории ни своего, ни прочих государств тем более, но наизусть помнит мифические подробности и подвиги из многосерийного телевизионного сериала о лихих и мудрых разведчиках в тылу малоумного врага,
где для поездки даже в так называемую «братскую страну» (не будем вспоминать такой феномен, как путешествие во вражескую Америку), в дружелюбии которой, однако, не уверен ни один русский (да и за что, например, полякам любить русских), ещё вчера нужно было иметь здоровье мамонта, засвидетельствованное врачом, и безукоризненную подноготную по №-е колено,
где посещение другого угла своей родины, Камчатки, например, не то что заграницы, требует и справок и билета, который можно туда достать с трудом, а на обратный выезд летом билет надо заказывать зимой,
где не государство для людей, а люди для государства, а оно напоминает каменную крепостную стену, из щелей которой лезут чахлые травы и искривлённые деревца, но всё это до первой прополки.
Чувствуете, как растёт мой герой не по дням, а по страницам? От футуризма первовысказываний до шопенгауэровских обобщений вышеизложенного. Я безумно рад за Серафима. А вы? Чувствую, не очень. Да, насчёт секса стало совсем жидко. Ладно. Даю честное манипуляторское слово: читаем вместе последнюю тягомотную страничку о сути славянского вопроса, с которым здесь же покончим раз и навсегда, и я пускаю в ход даму червей. Если она вас не возвеселит, то уж не знаю, что тогда и писать. Матерные слова остаётся валять вперемешку с антисоветчиной и только. Чем ещё публику нынче проймёшь.
