Сначала мне просто не надоедало встречаться с ней ещё и ещё, не надоедало заниматься любовью, слушать её жалобы на своё неудачное замужество, на скуку семейную и жизни вообще, пить с ней за милую душу отвратительное на вкус в других сообществах шампанское, обобщать исторический и эротический опыт предыдущих поколений и, следовательно, вновь заниматься любовью до полного изнеможения. До поры до времени я вычеркивал из своего сознания факт существования её мужа, но потом с удивлением стал замечать, что его бесцветная доселе личность становится всё более окрашенной в телесные цвета и стимулирует их палитру — ревность. И только когда я обнаружил метастазы ревности даже в своём желудке, только тогда я узнал, что результатом двойного интегрирования может быть любовь.
Возмутительно и снобистски разглагольствует о любви этот тип Серафим. В наше время женщин не интегрировали, т. е. интегрировали, конечно, но отнюдь не интегралами. Но вообще-то мне на эту Лину глубоко и густо плевать. Знаю я этих замужних жалобщиц с интегральными коленками. Чем развитей социализм, тем больше их из-под семейных одеял к парням вроде Серафима перепрыгивает, а потом обратно под мужнее одеяло. Допрыгается, конечно, или со скуки и сытости так раздобреет, что потом её из норы и тройным интегрированием не выманишь.
То, что Серафим спутался с ней вопреки моему манипулированию, меня, конечно, раздражает, но ведь я сам в начале этого литературного эксперимента манифестировал о кое-каком наличии свободной воли у подопытных. К тому же, я глубоко уверен в успехе новой достаточно управляемой встречи, в силу чего я не предвижу особого нравственного урону окружающим и себе, а Серафиму тем более (он достаточно отточил свое мастерство на Лине), если введу, как бы случайно, новую, свежую героиню с весьма спортивными коленками. Тем более что она сама буквально изнывает от желания испробовать на себе Серафимово хвалёное мастерство, да заодно реализовать кое-какие недореализованные комплексы. «Ну, иди сюда. Так полуголой и пойдёшь? А… Ну, ладно…»
Я её тоже понимаю. Без мужиков у меня тут в черновиках натерпелась по горло. А читателям, изголодавшимся по увлекательнейшим любовно-детективным перипетиям и уже скрежещущим ногтями и зубами в пустыне наших с Серафимом досужих размышлений, объявляю! Ненасытное брюхо ваше да утешено будет! Внимание! Я бросаю первый невегетарианский кусок.
Однажды зимой я поехал кататься на лыжах. Лыжи и вообще спорт, связанный с какими-либо техническими приспособлениями, я терпеть не могу, но нужно было куда-то деться и от матери, и от проблем, и от себя. Пришлось уехать от себя на лыжах в одно гористое и лесистое место за городом. Ехал я на электричке в толпе таких же убежавших от себя идиотов разного пола. День выдался солнечный и как-то с утра уже легкомысленный. Я катался с крутых горок и наблюдал, как это же самое, иногда очень забавно, проделывают другие.
Раньше, когда иллюзии владели мной безраздельно, я иногда выбегал по утрам в близлежащий парк на разминку и там тоже с удовольствием созерцал, как некоторые граждане на 30–40 минут освобождаются от оков культуры и нравственности под видом физзарядки. Подавленные так называемой приличной жизнью обезьяньи рефлексы находили самые разнообразные выходы: в нелепых скачках, немыслимом вихлянии задом (у женщин), в забрасывании расслабленных рук за шею во время гориллообразной ходьбы, жужжании и вскрикивании при свершении каких-либо странных движений. Короче, разнообразен арсенал физзарядочной шизофрении, как разнообразно безумны её представители. Есть, конечно, и ортодоксы от физкультуры, делающие всё так, как им диктует телевизор на утренней или производственной гимнастике. Но кого интересуют ортодоксы. Таковых среди читателей этого упаднического сочинения, я думаю, не сыскать.
Но продолжу повесть о лыжах, встречах таинственных и роковых, о поцелу… стоп. Всем сразу стало хорошо при упоминании о поцелуях, но об этом после.
Наскучив бесцельным топтанием снега двумя заострёнными досками, я с отчаяния углубился в лес по едва накатанной лыжне и после получасового барахтанья в глубоких сугробах взобрался на довольно высокий пригорок, откуда открывался широкий обзор окружающего зимнего леса. Место было безлюдное, погода безветренная, всё залито ярким, как будто не зимним солнцем, а с меня после восхождения на гору пот лил, как где-нибудь на Багамских островах. Поэтому, сняв с себя куртку, два свитера и майку, я остался по пояс голым, а снятую одежду решил набросить для просушки на невысокие молодые ёлочки на краю пригорка. Пройдя туда и развесив одежду, я повернул было вспять, но тут…
