Он сильно сдал после побоища на Ленинском проспекте, а вернувшись в октябре от Белого дома, закрылся на несколько дней. Не впускал даже Груню.
Наконец я выбил дверь и вошел к нему.
Полковник - небритый, в несвежей рубашке - сидел за столом, уронив седую голову на руки, и плакал. Молча, тихо, страшно. По его омертвевшему лицу текли слезы и падали в грязную тарелку.
Поручик каменно застыл в углу с распахнутыми от ужаса глазами.
Я положил Полковнику руку на плечо. Похоже, он узнал меня.
– Ты… мне… друг? - выговорил с усилием.
– Друг, конечно, друг, - успокоил его я.
– А вот… как раз… друзья… так не делают.
– А как друзья делают?
– Они… они познаются в беде, - выпалил Полковник.
Я приподнял его, при этом он обхватил меня за шею, и повел в душ. Раздел, поставил под холодную воду. Сильно растер полотенцем и уложил в постель. Заставил выпить крепкого чаю. Он сразу тяжело уснул. Успокоенный Поручик улегся у него в ногах.
Я прибрался в комнате, вымыл посуду, растворил окна.
Когда я уходил, Полковник поднял голову и трезво сказал:
– Ты ничего не видел. Ты все забыл.
Я молча кивнул и вышел…
После кончины тетушки я редко бывал в Васильках - некогда, да и ни к чему и не с кем: Яна сюда - ни ногой. Костик проводил время на более комфортабельных фазендах своего нового состоятельного окружения. Но теперь, когда мне предстояло прожить здесь неопределенно долгое время (пока еще Яна с Мишаней заработают свой вожделенный миллиард!), надо было устраиваться всерьез. Тем более что делать мне, все равно было нечего.
Я обрезал обломанные мальчишками ветви яблонь, подправил забор и калитку, привел в порядок дом - укрепил ставни и дверь, заменил побитые стекла и подгнившие доски крыльца.
Дом был уютен своей старостью, теплотой бревенчатых стен, воспоминаниями и снами детства, вечным запахом сухих трав - тетушка знала в них толк, собирала, сушила (которые - в. печи, которые - на чердаке), готовила настойки и лечебные чаи и пользовала ими своих захворавших учеников.
Особенно хорошо бывало здесь в неслышный осенний дождик - шуршание по крыше, шепот облетающей листвы, бегущие по стеклу капли, огонь за открытой дверцей печи.
По ночам дом вздыхал, скрипел половица и, покряхтывал бревнами, как старец, укладывающийся на покой. В черных окнах играл свет керосиновой лампы…
Но мне так и не довелось в полной мере насладиться парным молоком, жарким стрекотом кузнечиков и стремительными виражами деревенских ласточек в закатном небе. Дня через два-три на мою территорию ворвалась рыжая бестия Женька и с порога объявила, что ее нынешний шеф - Широков И.Ф., глава частной сыскной конторы «Дюпен», - немедленно «хочут» меня видеть.
– Зачем?
– Не знаю, - нагло соврала она.
– Не лгешь? - заявил я.
– Нет, я не лжу, - находчиво уточнила Женька, усаживаясь на старенький диван и с интересом изучая мое романтическое жилище.
Конечно же, она все знала. Для Женьки вообще не существовало тайн и секретов благодаря непрерывному, неистощимому любопытству. И конечно же, она мне ничего прямо не скажет - старая школа, Женька была образцовым секретарем во всех отношениях.
– А у тебя здесь миленько, - она попрыгала попкой на диване, прислушиваясь, склонив голову, к обиженному гудению его давно уставших пружин. - Лампа керосиновая. Иконки. Печка теплая. Пустишь как-нибудь переночевать бедную заблудшую сиротинку?
– Щаз-з! - ответил я любимым ее словцом. - Тебя только пусти, потом и дихлофосом не выгонишь.
– А то! - бодро согласилась Женька. - Мы такие - нас в дверь, а мы в окошко… Поехали, что ли, а то шеф ждет не дождется, чтобы прижать тебя к пузу. И облобызать трое кратно.
Я выкатил из сарая Крошку Вилли. Женька шарахнулась от него в сторону и категорически сказала, тыча в него пальцем:
– Я на «этом» не поеду!
– Как миленькая поедешь. «Мерседеса» у меня нет.
– И не будет никогда.
– Откуда ты знаешь?
Женька фыркнула:
– Это уж всем известно!
Права, как всегда. Права как женщина, восполняющая недостаток информации прекрасно развитым внутренним чутьем.
По дороге в Москву я и не пытался напрямик выжать из нее нужные сведения - все равно ничего не скажет. Но, задавая вполне невинные вопросы о конторе, получил косвенное подтверждение своим догадкам и имел возможность подготовиться к предстоящему разговору. Женька умело соблюдала правила игры: я тебе ничего не говорила, кое на какие вопросы уклончиво ответила, думай сам, вот и молодец.
