— Ты знаешь, Васил, а ведь ночью-то волчище был у тебя под окном, — весело сказал однажды Петр.
— Да что ты? — удивился Васил. — А я его и не приметил.
— Пробежать-то он пробежал, но к загону и близко подойти не смеет. Паша тут как тут.
Вернувшись домой, Петр выносил Анатолийцу немного хлеба. «Молодчина, Паша, герой!» — восхищенно говорил он псу. Тот казался ему грозным: огромный, с могучей грудью, гневными блестящими глазами. Пес старался не смотреть на Петра, будто и не знал его вовсе. «Тоже ведь зверь, как и волк», — думал Петр.
Поняв, что волк побежден, Петр страстно захотел уничтожить его совсем. Ночами он стал выходить на улицу с ружьем, но волк не появлялся. Когда Петр сторожил, зверь и близко не подходил, но стоило Петру вернуться домой, как он тут же подкрадывался к загону. Тогда Петр разыскал старый капкан и поставил его на пути у волка. Сейчас зверь уже не пробирался под окном Васила, а, встреченный Анатолийцем вдали от поместья, сворачивал в сторону и отправлялся по узенькой тропинке, пока не упирался в глубокий ров, ограждавший сад. В одном месте через ров была переброшена доска, но волк предпочитал обойти ее стороной и перепрыгнуть с одной стороны на другую. В том месте, где его передние лапы касались снега, и установил Петр капкан, привязав его цепью к железному колу и хорошенько забросав снегом.
В ту ночь Петр, как назло, крепко спал. Во сне он слышал рычанье, даже про себя отметил, что слишком долго уж борются, но не встал. Лишь только рассвело, побежал к волчьей тропе. А у рва остановился, как вкопанный: не волк попался в капкан, а Анатолиец. Он уже застыл. На шее у него зияла огромная рана. Снег вокруг был алым от крови.
Петр сразу представил себе разыгравшуюся битву. Волк и пес, видно, сражались всю ночь. Другой кровавый след уходил далеко в поле. Петр пошел по следу и вскоре заметил волка: тот не убегал, даже не шел, а еле тащился. Сделав два-три шага падал, с трудом поднявшись, снова валился в снег, теряя последние силы; за ним тянулся кровавый след…
Петр поспешил к Василу, желая побыстрее рассказать ему о случившемся. В воздухе кружил снег. Ветер подхватывал его и пригоршнями бросал в лицо Петру…
С порога в комнату заглядывал пес. Он явно кого-то ждал: радостно вертел хвостом, то прислушиваясь к чему-то, отчего уши у него становились торчком, то собираясь в комок, будто готовясь к прыжку. Дядюшка Митуш вышел к псу, держа в руке краюху хлеба. Он остановился, стал отламывать кусочки и бросать псу, одновременно сердито ему выговаривая:
— Ты где же шляешься, разбойник? Где скитаешься? Плохо тебе здесь, а? Скажи, плохо?
Пес этот был местный, из хозяйства, но месяц назад исчез. Пропадал, неизвестно где, а вот сейчас вернулся. Не очень большой, рыжий, с длинным лохматым хвостом, облепленным колючками. Его никак нельзя было назвать сильным и красивым. По тому, как он напряженно ждал, пока медлительный дядюшка Митуш отломит ему очередной кусочек, по тому, как он вертел головой, было видно, что пес страшно изголодался.
— Ну и что, хорошо там, где ты был, а? — продолжал ему выговаривать дядюшка Митуш. — Небось, хлебом там тебя не кормили… Да где ж ты мог видеть такой хлеб… Палка, небось, гуляла по твоим бокам. Выдрать бы тебя, беглец ты, фармазон…
Пес хватал хлеб в воздухе, и сразу глотал, боясь, как бы кто другой не отобрал у него кусок. Потом садился и вновь принимался напряженно ждать, вертя головой: то левым глазом посмотрит, то правым.
Наконец, краюха кончилась, стряхнув с рук крошки, дядюшка Митуш наклонился и погладил пса по голове. И сразу тот радостно запрыгал вокруг хозяина, умильно глядя на него преданными, счастливыми глазами. Он даже умудрился дважды подскочить и лизнуть Митуша в лицо. Казалось, все это он делал искренне, от всего сердца. Но вдруг пес разом сник, и, напустив на себя равнодушный вид, отошел в сторону, будто позабыв о дядюшке Митуше. Было видно, что он думает о чем-то, ведомом только ему. Дядюшка Митуш удивленно взглянул на пса и, недовольно пробормотав что-то, пошел заниматься своими делами.
Этот пес (так считал дядюшка Митуш) был особенным, не похожим на других собак. Другие — а их было много в поместье — знали свое место. Они сторожили дом, верой и правдой служили хозяину. Рыжий же жил единственно для себя — чтобы ему было хорошо, чтобы он был сыт, чтобы мог бегать, где ему вздумается, и делать, что захочет. И страшно не любил задерживаться на одном месте.
