«В то время, когда я с глубочайшей верой воспринимаю милостивейшую протекцию Вашего Королевского Величества, я все же решаюсь покорнейше просить Ваше Величество о помощи в моем теперешнем стесненном положении. Мои предшественники, бывшие канторами школы св. Фомы, до сих пор, согласно традиционному школьному распорядку, располагали правом назначать префектов (руководителей хора) для большого хора, исходя при этом из того правильного соображения, что только они могут знать наиболее верно, кто наиболее пригоден для использования в этих целях; я также долгое время пользовался этим правом безо всяких возражений, но, несмотря на все это, теперешний ректор, М. Иоганн Август Эрнести, не постыдился назначить руководителя хора без моего согласия, причем назначил такого человека, который в музыкальном отношении очень слаб. Когда же я, заметив наступивший вследствие этого хаос в музыке, был вынужден внести изменения и выбрать вместо назначенного руководителя хора человека более подходящего, ректор Эрнести не только упрямейшим образом возражал против моего намерения, но и, к величайшей моей обиде и позору, под страхом порки запретил всем живущим в интернате школьникам подчиняться моим распоряжениям. И хотя я просил защитить мои полностью обоснованные права, здешний магистрат (приложение, пункт А), а также здешнюю королевскую консисторию (приложение, пункт Б), умоляя о сатисфакции за понесенные мною оскорбления, все это было напрасно… абсолютно безрезультатно».
Однако, несмотря на все это, было бы заблуждением считать, что Бах прожил лейпцигские годы в постоянно плохом настроении и желчных мыслях. Это было бы совершенно несовместимо с его темпераментом. До нас дошел написанный композитором собственноручно текст к одной его кантате, созданной, вероятно, в тридцатые годы, в которой он, по выражению Спитта, «доходит до того, что в самой персональной форме и в самых преувеличенных выражениях возносит хвалу Лейпцигу и городскому муниципалитету, который доставил ему столько неприятностей». Этот текст дает нам возможность увидеть мастера звуков за утомительным трудом создания стихов и подыскания рифм:
Сердце мое полно музыки и песни.
О Лейпциг, славу твою я пою уже давно!
Потому что я нашел здесь дом, и, клянусь небом,
Что и покой в конце моей жизни
Небо уготовит мне здесь.
Королевская поддержка и растущий авторитет Баха в конце концов оказали влияние на ректора и на муниципалитет и вынудили их оказывать чувствительному маэстро заслуженное им уважение.
О том, как Бах разучивал свои произведения на репетициях хора и оркестра, особенно пластично и вдохновенно рассказывает бывший коллега Баха Геснер, который одно время был и ректором школы св. Фомы. Этот ценный документ находится в одном из примечаний на латинском языке к произведению «Различные учения», которое Геснер опубликовал в
1738
«Все это ты, Фабиус, счел бы незначительным, если бы однажды воскрес из мертвых и своими глазами увидел Баха (я потому говорю о нем, что он недавно был еще моим коллегой по лейпцигской школе св. Фомы), как он обеими руками и всеми пальцами играет на клавире, который объединил в себе звуки многих цитр, или как он играет на инструменте инструментов, которого меха заставляют звучать бесчисленные трубки; как он то обеими руками, то обеими ногами скользит по клавишам, и один извлекает целый ряд совершенно разных и в то же время подходящих друг к другу звуков; если бы ты мог видеть, говорю я, как этот человек, один делая то, что не в силах сделать многие ваши цитристы и флейтисты, взятые вместе, не только поет мелодию, как цитрист, сопровождающий пением свою игру, и таким образом разрешает свою задачу, но вместе с тем следит и за другими певцами (их тридцать, а иногда и сорок) и то жестом, то отбивая такт, то грозящим пальцем держит их в порядке и дает одному высокий, другому низкий, третьему средний тон; если бы ты видел, как он, совершенно один и даже при самом громком пении – хотя из всех задач его самая трудная – немедленно замечает, если тут или там что-нибудь не ладится, держит все в своих руках, предотвращает беду и возвращает уверенность; ритм живет во всех его членах, острый слух моментально улавливает всякую гармонию, и хотя диапазон его собственного голоса незначителен, он может петь на все голоса; словом, видя все это, ты счел бы все остальное ничтожеством. Между прочим, я большой поклонник старины, и все-таки мне кажется, что мой друг Бах или любой подобный ему таит в себе много таких людей, как Орфей, и стоит двадцати таких певцов, как Арион».
