И вот теперь он от меня отвернулся!
— Ар-р–р, — сказал мой брат.
Это первое слово, которому он научился. Не «папа», не «мама» и не «дай», как все интернатские. Армилла — так меня зовут.
Я знаю, что у селенитов мозги устроены по-другому. У них биотоки настроены в другом диапазоне, иная структура нервных клеток. Они откуда-то знают вещи, о которых земные ученые слыхом не слыхивали.
Но я никогда не делила близких на людей и селенитов.
А брат, родной брат отвернулся…
— Ар-р–р, — повторил Кен и повернул мой стул к теледоске.
На ней было не набрано на клавиатуре, а накарябано когтем (зацените!): «Я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось».
В сортире Сэмюель провел около тринадцати часов, и это были не лучшие часы его жизни.
Во-первых, мортира занимала почти все пространство внутри домика, оставляя для полицейского углы, в которых можно было лишь стоять. Во-вторых, туалет все-таки иногда использовался по прямому назначению; выгребная яма, придавленная мортирой, нещадно воняла на жаре, и вокруг жерла вились жирные навозные мухи.
Ближе к полудню проявилось еще одно подлое свойство кустарной тюремной камеры: листы железа от жары раскалились и стали жечь сквозь одежду.
Сначала Сэм неистово дергал дверь, наивно полагая, что она заперта лишь на ветхую вертушку. Однако, когда его глаза привыкли к полумраку, обнаружился магнитный замок, надежный, как Национальный банк. Постояв, скрючившись, на одной ноге, потом на другой, Сэмюель попробовал подвинуть мортиру, но та находилась в углублении и сдвигаться не собиралась. Из последних сил он протиснулся между стволом и дверью и приник к единственному источнику света и воздуха — окошку в виде сердечка.
На дворе наблюдалась всеобщая суета. Жабицкие и Богомоловы носились вокруг ямы, складывая в непонятном для наблюдателя порядке разные предметы. Даже угрюмый подросток под навесом задвигал пальцами быстрее. Отцы семейств подбадривали их командами. Отдельные возгласы долетали до Сэмюеля: «Должны успеть, пока его не хватились», «…сегодня ночью, ничего, что Луна не полная…», «Как это что с ним делать?.. Закопать». На этом месте Сэмюель вздрогнул и покрылся потом, но оказалось, что реплика относится к скрученной металлической коряге, которую вставили в яму и принялись забрасывать землей.
Ближе к вечеру, мучимый всеми основными человеческими желаниями — кроме секса! — Сэм догадался: никто не знает, куда он пошел. Никто, кроме рыжеволосой девицы. Напрягая остатки памяти, полицейский вспомнил, что эта девушка приходила в управление в День благодарения, на праздник. Точно! У нее брат селенит, член народной дружины, то ли медведь, то ли собака… Ах да, они из России, значит, точно медведь!
Надежда на то, что рыжеволосая будет его искать и поднимет переполох, была ничтожно мала. Сэм вздохнул, принял привычную позу «кочерга, вид сбоку» и впал в забытье.
Из состояния помраченного сознания его вывели шум и резко открывшаяся дверь. Полицейского вытащили из сортира, растянули на земле, а папаша Жабицкий сел на него сверху. Остальные в это время вытаскивали ствол мортиры. Когда эта непростая операция была окончена, Сэма запихнули обратно в импровизированную тюрьму и захлопнули дверь.
Все познается в сравнении. Скажи бравому констеблю, что он будет почти что счастлив в туалете, взаперти, в кромешной темноте, он рассмеялся бы собеседнику в лицо. Но сейчас, несмотря на то что все мухи в поселке с жужжанием устремились на манящий аромат, Сэм довольно потянулся, расправил плечи и покрутил шеей. И сразу почувствовал пистолет в подмышечной кобуре.
В полицейском участке никого не оказалось. Дверь была не заперта, свет нигде не горел.
— Заходи, кто хошь, бери, что хошь, — проворчал Майк. — Интересно, где здесь оружейная комната?
— Наверное, констебль где-то рядом, — предположила я. — Может быть, в туалете?
Тогда я не представляла себе, насколько недалека от истины.
— Давайте уйдем отсюда, — нервозно сказал Михаил. — Могут неправильно понять. И даже арестовать.
Майк фыркнул.
— Я вот думаю, может, не останавливать Жабицких? Выжгут тебе мозги, так оно и к лучшему!
