И видно было, что для начоперотдела это не пустые слова, выстрадал он их долгими рабочими ночами.
— Так что у тебя за просьба?
— Если все так и случится, — сказал Кторов, — поедешь в Москву. Пойдешь на Хитров рынок, найдешь там татарина, его все знают, и попросишь встречи с Никитой Африкановичем Моховым. Запомнишь или тебе записать?
— Балакай дальше, — подбодрил Гнатюк.
— Встретишься с Моховым, отдашь ему одну вещь и скажешь, что это ему Луза с благодарностью возвращает. Сделаешь?
— Сделать-то сделаю, раз обещал, — усмехнулся Гнатюк. — Только вот никакой вещи я не вижу.
— Придет время — увидишь. — Антон взял товарища за руку и рывком развернул чекиста к себе. — Сделаешь?
— Да сделаю, сделаю, — заверил Гнатюк. — Сам сделаешь. Мы с тобой послезавтра еще посмеемся над всеми страхами.
Часть дороги они опять прошагали молча.
— А кто он, этот Никита Африканович? — спросил Гнатюк.
— Большая фигура в Москве, — усмехнулся Кторов. — Батар всего преступного мира, ему в ноги иваны кланяются, поддувалы в зад подобострастно и сладостно целуют.
— А почему ты ему что-то должен отдавать? — снова спросил Гнатюк, старясь идти в ногу с товарищем. — Ты-то к нему какое отношение имеешь?
— Не отдать, а вернуть, — поправил его Антон. — Должок за мной.
А это такой должок, что его и после смерти отдавать положено.
— Не каркай! — оборвал чекист.
Остаток дороги они прошли молча.
Кторов вспоминал свои встречи с Моховым.
Антон Кторов вытащил Мохова из ЧК. Шлепнули бы старика безо всякой пользы для революционного дела, только Антон этому вовремя воспрепятствовал. Тогда-то и выпил старик с ним заветной настоечки, которой никто и никогда, кроме самого Мохова, не пробовал.
— Ты, Тоша, помни, Никита Африканович добра не забывает, — сказал старик. — Никита Африканович добро помнит. Ты теперь мне заместо младшого брата будешь: что понадобится — проси, ни в чем не откажу.
Перед отъездом из Москвы Кторов встретился со стариком.
— Смышлен, — тяжело глядя на Антона, сказал Мохов. — Смышлен. Только ты же знаешь: есть вещи, которые просить нельзя. Ты ведь жизнь мою просишь, не меньше!
— Я верну, — пообещал Антон. — В любом случае верну. В любом.
Мохов молчал, глядя в стол.
Антон посидел немного, потом поднялся и пошел на выход.
— Не спеши, — сказал Никита Африканович. — Не спеши, Тоша.
И дать не могу, и отказать не в силах.
Он встал, подошел к стене, сунул руку в неприметную щель и достал оттуда то, что просил у него Кторов.
— Сам знаешь, с такими вещами трудно расставаться. От души своей отрываю.
Бережно огладил предмет, помедлив, протянул его Кторову.
— Вернешь, — строго сказал он. — А теперь, как на духу, скажи — от кого узнал?
И глаза у него были нехорошие, очень нехорошие. Потому-то Антон и отказался:
— Не скажу, Никита Африканович. Человек добрый. А после нашего разговора, я чую, он долго не проживет.
— Смышлен, — сказал старик и поднял на Кторова бесцветные глаза постаревшего хищника. — Не забудь вернуть. Обещал ведь…
— Антон вошел в комнату, зажег спичку и при ее тусклом свете нашел керосиновую лампу. Фитиль желто и копотно взялся, Антон дал ему разгореться и накрыл стеклом. При прыгающем свете лампы он увидел стол, на столе сниданок, приготовленный ему на вечер заботливой Дарьей Фотиевной. Еда была немудреной и состояла из двух вареных и уже очищенных яиц, куска хлеба, на котором лежали белорозовые кусочки сала, да кружки компота, сваренного из сушеных абрикосов и яблок, но Кторов был рад и этому.
Увиденное в зеркале казалось бесконечно далеким, даже не верилось, что это может произойти с ним. «Морок», — сказал Антон. Настроения это не прибавило. «Морок», — чуть громче повторил Антон.
На постели завозились.
Рука сама потянулась к карману, оттянутому наганом.
— Чего орешь? — хрипловато спросил с постели кот. — Нормальные люди спят давно, а коты и подавно. Гаси свет! Господи, как вы все мне надоели — белые, красные, зеленые… Покоя от вас нет ни днем, ни ночью!
При колеблющемся свете лампы тень кота на стене была совсем уж огромной, казалось, на постели лежит если не тигр, то, по крайней мере, леопард. На худой конец — рысь.
