Некоторое время Огест строчил как сумасшедший, стараясь не отставать от слов хозяина дома. Закончив, он поднял глаза к лицу Ларчкрофта.
— Простите мое невежество, сэр, но что существует?..
— Разве вы не понимаете? Я знал: дабы разведать глубинную сущность света, мне нужно как-то смешать мой внутренний свет со светом внешним. Чтобы, как я уже говорил раньше, задать важные вопросы.
Но как? В том-то и была проблема. Сколь бы поразительным механизмом ни являлись глаза, они тут не годились, ведь глаза созданы исключительно для восприятия. Целый год я бился над этой загадкой.
Но однажды, стараясь дать отдых измученному мозгу, я листал книгу репродукций, которую купил по случаю, но на которую всё не находилось времени. Там было одно необычайное полотно под названием «Исцеление от глупости». На нем был изображен мужчина в кресле, за которым стоял кто-то еще — надо думать, врач. Он производил какую-то хирургическую операцию: небольшим инструментом проделывал дыру во лбу распростертого пациента. По лицу больного текли струйки крови, но, невзирая ни на что, он был в полном сознании. Со временем я догадался, что полотно изображает старинную операцию по трепанации черепа.
— Трепанация? — переспросил Огест. — Проделывание дыры в голове?
— Коротко говоря, да, — кивнула голова Ларчкрофта. — Операция была известна еще на заре человечества. Ее медицинское назначение — снизить внутричерепное давление, вызванное заболеванием или травмой. Но в оккультных кругах, в мире шаманов, ясновидцев и визионеров она проводилась для открытия канала прямой связи со Вселенной. Отчетов о таких случаях немного, но я прочел несколько, составленных теми, кто подвергся трепанации как раз с такой целью.
Они утверждали, что испытывают непрерывную эйфорию, прилив трансцендентной энергии и глубокое и прочное слияние со всем мирозданием… Мне не было дела до эйфории. Мне требовался путь, которым мой внутренний свет мог бы покинуть череп и соединиться в беседе с внешним светом.
Я решил подвергнуться трепанации и начал подыскивать хирурга, который бы ее произвел. Тем временем передо мной встала новая проблема. Когда в голове у меня будет отверстие, как мне направить мой внутренний свет вовне? По отчетам пациентов создавалось впечатление, что отверстие просверливалось для того, чтобы впустить Вселенную. Мне нужен был какой-то способ контролировать воображение. Я понял, что должен придумать символического посланника во внешний мир, фигуру, на которой я мог бы сосредоточиться и посредством которой мог бы выражать свою волю. А потому я взялся за дело и с толикой труда и уймой снов наяву сумел создать такой образ.
Тут Ларчкрофт умолк.
Подняв глаза, Огест обежал взглядом комнату, а после уставился на склоненную макушку собеседника.
— Что-то не так? — спросил он.
Голова Ларчкрофта качнулась.
— Лишь малость. Готовы вы заверить меня, что услышанное вас не шокирует?
— Это связано с сущностью посланца? — спросил молодой человек.
— Ну, — протянул Человек Света, — мое воображение породило концепцию юноши, во многом похожего на вас: любопытствующего, готового задавать важные вопросы и, возможно, как и вы, не расстающегося с блокнотом.
— Это меня не шокирует, — сказал Огест. — Всё логично.
— Да, но я ни в коей мере не утверждаю, что вы лишь посланник.
Вы репортер и доказываете, что неплохой.
— Спасибо.
— Итак, мой посланник был молодым человеком, и как только он материализовался, я стал думать о нем постоянно, чтобы не забыть его образ и иметь возможность вызвать в любую минуту. Я дал ему имя, потом за много ночей приучил себя видеть сны о нем. Как только я упрочил его бытие в моих снах, я начал работать над тем, чтобы сформулировать распоряжения. Теперь я мог, увидев его во сне — как он идет по улице, завтракает, лежит в постели с девушкой, — негромко сказать: «Возьми блокнот, пойди к Человеку Света и задай ему вопросы, которые ты записал. Получи его ответы и перенеси их на бумагу. А после принеси мне блокнот». И он послушно выполнял распоряжения, обходя моих давних знакомых — синих пуделей, рявкающих порождений ночи, и прочих чудищ, населяющих мир сновидений.
