Состояние, в которое он впал, добровольно войдя в узилище, не имело аналогов в человеческой психологии. Возможно, это было нечто среднее между отчаянием и медитацией. Его земная семья оказалась в беде, и он впервые не знал, как помочь ей. Людей убивать нельзя — так учил Максим Волков, человек, которого May почитал как отца. Нельзя, и все. То есть нельзя ему, чужаку, а людям иногда можно. В особых случаях. Не будь запрета, May ринулся бы освобождать заложников, несмотря ни на что. Он знал, что люди часто лгут и еще чаще переоценивают себя. Быть может, стоило рискнуть сразу, до входа в плазменный кокон? Быть может, риск был не так уж велик?
Но пришлось бы убивать, это точно. May искал другие пути и не находил их. Это пугало. До сих пор он не знал ничего невозможного. Теперь это случилось.
Вокруг него, удерживаемая магнитными ловушками, кипела плазма. А в центре плазменной сферы висел он — растерянный серебристый шар. Инстинктивно May принял форму, наиболее удобную для долгого ожидания и погружения в себя. Внутри сферы было горячо, но терпимо. May отключил большинство каналов внешнего восприятия. Иногда он принимал искаженные бушующей плазмой картинки и знал, что все Волковы живы. Часто поступали предложения, намеки, угрозы. May не реагировал.
Любому внешнему наблюдателю показалось бы, что серпентиец впал в кому. В определенном смысле так оно и было, но его кома не имела ничего общего с человеческой. Тем не менее Ван дер Локк, поколебавшись, приказал отложить казнь одного из заложников с целью сделать Змеёныша более сговорчивым. Змеёнышу все равно было некуда деться. Время пока работало на «Форпост Всевышнего».
Радиосвязь, пусть и искаженная, наводила на мысли. May мог бы превратить себя в чисто энергетическую субстанцию и вырваться из кокона. Пугало незнание: сумеет ли он потом восстановить себя в прежнем облике? Не потеряет ли основу своего «я»?
Обратясь внутрь себя, May вспоминал. Теперь у него было на это время. Воспоминания всплывали неожиданно, иногда цельные, чаще отрывочные. Дивной красоты вспышкой расцвело воспоминание об Абсолютной Истине — основе жизни серпентийской расы. Но в чем заключается эта Абсолютная Истина, May не знал.
Не было сомнения: со временем он вспомнит и это. Тогда… тогда он станет совершенным существом, во всем подобным его собратьям, и сможет вернуться к своему народу. Он вспоминал. Истина ускользала. Пришло лишь понимание: после постижения Абсолютной Истины его перестанет интересовать ничтожная планета, обращающаяся вокруг неяркой желтой звезды, его перестанет интересовать местная жизнь, кичливо объявившая разумом свои скромные мыслительные способности и уцелевшая до сих пор только потому, что более могущественные соседи сохраняют хрупкий баланс сил, и уж конечно, ему будет мало дела до какой-то отдельной человеческой семьи, какая бы беда ее ни постигла. Он шагнет на новую ступень и начнет мыслить в истинно космических масштабах!
Все это будет — но потом. Пока здесь осталось недоделанное, пока счет не закрыт, не время думать об Абсолютной Истине. В отличие от людей, слабо контролирующих мыслительный процесс, May умел не только запретить себе думать о чем-то, но и соблюсти запрет.
Свет забрезжил было совсем с другой стороны — чисто земной. Возможно, стоит очеловечиться чуть-чуть сильнее и научиться лгать? Тогда те, кто держит его взаперти, просчитаются. Все их расчеты строятся на том, что пленник абсолютно искренен. Он может молчать, может говорить «нет», но если сказал «да» — это да.
Само собой, нельзя выполнять их дикие требования — ведь это значит убивать людей, много людей. Но можно согласиться притворно и обрести свободу действий.
Мысль не нравилась, но альтернативы были еще хуже. May еще раздумывал, когда его немногочисленные внешние рецепторы ощутили некое механическое воздействие — слабое, по его меркам. Человек сказал бы, что здание реактора потряс удар колоссальной силы.
Удерживать в рабочей зоне температуру в миллион градусов не так-то просто; при аварии термоядерная реакция мгновенно прекращается. Как человек ощущает сладость глотка свежего воздуха, так May ощутил свободу. В ту же секунду он воспользовался ею — пришла пора действовать.
