«В-з-з-з… вперед… Б-р-р-р…», — бормочет очень далекий, гулко отдающийся в голове голос. Ты делаешь попытку встать, и у тебя сводит судорогой все мышцы, словно ты только что получил беззвучный приказ схватить винтовку, перепрыгнуть через бруствер и помчаться с криком…
Твое зрение немного прояснилось, и ты можешь видеть вокруг себя людей в военной форме, перепрыгивающих через бруствер с винтовками наперевес; ты слышишь их крики, а потом эти люди исчезают в круговерти фонтанов земли и дыма. Голос, звучавший внутри головы, затихает, словно последовал за бегущими. Вот его уже совсем не слышно, он пропал. Но зато теперь ты отчетливо слышишь шум боя, в котором, как тебе смутно помнится, участвовал сам.
Наконец ты встаешь. Совсем рядом с тобой, на мокрой земле, лежит труп солдата со скрещенными на груди руками и с лицом, превращенным в кровавое месиво. Лицо напоминает макет местности, по которой прошелся огненный смерч. Дрожа, ты отворачиваешься, твои руки цепляются за бруствер, твой взгляд упирается в следы армейских сапог, уходящие вдаль от окопа. Перед тобой по серой равнине, которая простирается от одного края горизонта до другого и над которой стелется, подобно густому туману, пороховой дым, бегут люди. Над ними, как огромная грязная лужа, висит темно-серое безнадежное небо. Люди в военной форме бегут от одного края горизонта к другому в одном темпе, будто заведенные. Иногда на поверхности равнины вырастают фонтаны земли, смешанной с черным дымом, и тогда люди падают и вжимаются в грязь…
Война. Да, это война. Те, что бегут там, впереди, и те, что падают на равнине, — это твои товарищи. Товарищи? Но ведь ты не можешь припомнить ни одного лица, ни одного имени. Ты не знаешь, что делаешь здесь, в этом грязном окопе.
Ты отходишь от бруствера, срываешь с головы каску, расстегиваешь ремень, который тут же падает в грязь и тонет в ней под тяжестью подсумка, гранат и прочих железок. Выбираешься из окопа и пускаешься бежать по лужам в обратную сторону от линии фронта.
Ты бежишь к туманному и потому странно близкому горизонту между деревьями, изрешеченными пулями и осколками, между покосившимися реперными фанерными знаками. Скользишь по грязи, где осколков больше, чем камней. В голове у тебя только одна мысль: выбраться отсюда. Шум боя затихает позади тебя, и даже боль, отдающаяся эхом во всем теле, немного притихла. Ты думаешь лишь об одном: удрать. И ты бежишь, смываешься, дезертируешь.
Но куда бежать? Ты даже не задаешь себе этого вопроса. У тебя нет для этого времени, и вскоре проблема решается сама собой. Туманный горизонт равнины внезапно начинает колебаться, и ты пробегаешь сквозь какую-то прозрачную стену, состоящую из множества водопадных струй. И вот ты уже на Той Стороне!
На той стороне ничего нет, кроме металлической стены, простирающейся влево и вправо насколько хватает взгляда. В стене зияет вход огромного туннеля, ведущего в толщу металла. Ты инстинктивно оборачиваешься, но позади уже нет ни болотистой равнины, ни тяжелого оловянного неба. Остается лишь нереальный зеркальный блеск Барьера, через который ты пробежал без малейших усилий.
У тебя нет выбора.
Ты входишь в туннель, пачкая своими грязными ботинками его металлический пол.
Теперь ты находишься в огромном зале, стены которого сделаны из серого металла. Зал такой большой, а потолок его такой высокий, что мозг отказывается воспринимать размеры помещения. Высоко-высоко, на пересечении стен и потолка, вырисовываются огромные прямоугольные окна, наполняющие желтым светом усыпальницу.
Ты находишься именно в усыпальнице, потому что повсюду вокруг тебя распростерты тела, застывшие в трупном окоченении. Иные покоятся в некоем подобии саркофагов со стеклянными крышками, другие просто лежат в одну линию на скамьях, выкрашенных в белый цвет. На некоторых, как и на тебе, надета военная форма, остальные полураздеты или вовсе наги.
Тишина, царящая в этом зале вечного сна, оглушает, и ты невольно ступаешь по полу так осторожно, будто он покрыт тонкой яичной скорлупой. В зале довольно прохладно. Ты подходишь к одному телу, к другому, кружишь между саркофагами, иногда недоверчиво касаясь кончиком дрожащего пальца мертвой равнодушной плоти, блестящей от дезинфекционного раствора.
