И не скажешь, что дело в лингвистических затруднениях, что она, говоря «обиделась», подразумевала «злюсь», а я не так понял. Я знал язык тойлангов достаточно хорошо, чтобы различать эти глаголы. Тем более что она не прибегала к выморочной стихоречи, которая в моде среди иных тойлангских вельмож — вероятно, из-за боязни нарушить свои законы даже наедине с чужаком. Ведь у нее не было Испытата!
— Доставь мне удовольствие, высокородная: не обижайся. Мы на войне, а я — солдат своей расы. Я не хотел тебя обидеть. Всего лишь пытался спасти тебя. А может быть, и нас обоих.
— Спасти от кого?
— От моих соплеменников. Если мы с ними встретимся и они увидят в твоих руках оружие — будут стрелять, не задумываясь. Могут убить и тебя, и меня…
Тут я спохватился, что логическим развитием этой мысли будет «вот почему ты должна отдать свое оружие мне». Она снова обидится, и мы снова пойдем по кругу…
Я поспешно закончил:
— Еще раз прошу принять мои сожаления.
К этому моменту серебристая полоска, пройдя несколько раз под мышками, оплела мои плечи и, как я начал догадываться, образовала у меня за спиной две лямки. Таким образом, из меня получилось нечто вроде огромного рюкзака.
— Я подумаю над твоими сожалениями, — пообещала Ресту-Влайя.
— А ты подумай вот над чем: сейчас я тебя понесу. Ты будешь висеть у меня за спиной. Я знаю, это поставит меня в уязвимое положение по отношению к тебе. Что я, по-твоему, должна сделать, чтобы ты не выкинул какую-нибудь глупость?
Она читала мои мысли. Я как раз понадеялся, что окажусь поблизости от ее боевого топора, и, может быть, мне посчастливится все-таки потихоньку стащить кольцо-катализатор.
— Ты уже дважды синтезировала для меня питьевую воду и кислород. Я ведь не настолько глуп, чтобы…
Ресту-Влайя меня перебила:
— Насколько ты глуп — знаешь только ты. Я же знаю только, что тебе надо связать конечности.
Когда она собиралась спать — я не понимал. Но я заснул почти сразу после нашего разговора. Ничего удивительного. Хорошо упакованный пассажир, о котором заботится такое могучее и самостоятельное существо, как Ресту-Влайя, испытывает максимум комфорта при минимуме ответственности. Последний раз я попадал в подобное положение года в три, когда отец, посадив меня на плечи, отправлялся гулять по садам Муллы Садры.
К сожалению, Утес кое-чем отличается от Шираза.
Я открыл глаза. То ли помогла наработанная за годы службы способность загодя предчувствовать опасность, то ли я просто успел хорошо выспаться и зверски проголодался.
Пока я спал, наступили синие сумерки.
Ресту-Влайя по-прежнему шагала сквозь лес, не сбавляя темпа. Поскольку я болтался у нее за спиной на правах рюкзака, то смотрел не вперед, а назад. Когда мои глаза привыкли к неконтрастной, почти монохромной гамме оттенков синего, я заметил движение.
Будто несколько маленьких юрких зверьков — ласок, белок, соболей, — заляпанных грязью до полной утраты естественной масти, синхронно совершали короткие прыжки с ветки на ветку. Это происходило на среднем ярусе ветвей, в двух-трех сотнях шагов от нас, так что рассмотреть подробности было поначалу невозможно.
Я с трудом сдержался, чтобы не вскрикнуть. В следующую секунду пришло осознание, что я вовсе не обязан ставить Ресту-Влайю в известность. Мы же по разные стороны баррикад! Не исключено, что для меня лично загадочные гости угрозы не представляют и даже наоборот: сулят спасение из плена.
Нас преследовало нечто. Это нечто не могло быть стаей местных зверьков. На Утесе вся сухопутная фауна представлена видами не крупнее червя-мотыля.
Понаблюдав за преследователями еще пару минут, я пришел к выводу, что вижу не десяток разных объектов, а один полиморфный — вроде осьминога, выстреливающего вперед свои щупальца, а потом молниеносно перекачивающего через них основную массу тела на следующее дерево.
Итак, не местное животное. А что?
Я начал перебирать варианты. Весьма совершенный кибермех… змееобразный вид инопланетной фауны, завезенный на Утес тойлангами… наш активант…
Активант!
Возможно ли это?
Принципиально — да. Максимальная длительность «горячего» режима активанта — около двухсот часов. Я находился в плену никак не больше шестидесяти. Это даже если считать, что я пробыл в шоковом состоянии после расстрела моей бронегруппы часов десять — двенадцать и проспал сейчас еще столько же (первое маловероятно, второе совершенно исключено).
