Выставив перед собой долотообразный клюв, я шагнул вперед, одновременно нажимая кнопку. «Скарлетт» взревела как большая. Воздух вокруг меня дрогнул и начал закручиваться в спираль. Вибрация трубки прошла по трубкам моих костей, и вокруг меня начал формироваться кокон жара. В рев пылесоса влился многоголосый стон, и меня охватило ощущение необратимой жути. Тоненько задребезжали стекла в дверцах книжных шкафов, затрепетали портьеры, бахрома на них вытянулась, подобно растопыренным пальцам, как будто сослепу нащупывая меня. Трубка, казалось, рвалась вперед, словно обладала своим собственным аппетитом. Глаза мои расширились так, что стали, наверное, больше очков. Я упивался восхитительным испугом перед силой в своих руках.
Кое-что, однако, следовало предусмотреть! Пачка листов в выходном лотке принтера — мой обновленный курс лекций — захлопала белыми крыльями и взвилась, словно из гнезда на волю. Глядя, как бумага порхает в воздухе, я с трудом нашарил на ручке кнопку и выключил пылесос.
Рев стих, бахрома опала, бархатные шторы с видимым облегчением повисли. Распечатанная лекция с тихим шорохом опадала на пол. Все вернулось на свои места. Воздух вокруг меня оставался горячим, но все же понемногу остывал.
Поспешно выпутавшись из лямки пылесоса, я опустился на колено, попутно вспоминая все о классическом английском ревматизме, и принялся собирать листы обратно в пачку…
О ужас! Они не были пронумерованы!
Весь трясясь, двумя припадающими шагами я пересек пространство, отделяющее меня от монитора. Ей-же-ей, я помнил, как вставлял нумерацию. Однако нижний колонтитул был пуст. Чист. С чувством нарастающего отчаяния я несколько раз ткнул пиктограмму «Undo». Бесполезно. Файл с лекциями был заботливо сохранен. Для верности, видимо, даже закрыт и открыт. Сколько их трудилось над этой пакостью? Десятеро? Или мерзавец Фрике лично перепархивал тут с одной клавиши на другую? Машинально я выполнил команду «Вставить. Нумерация страниц», потом сел, опустив руки на колени. Я поднимусь на кафедру третьего числа, сразу по окончании мишурно-конфетного безумия встречи Нового года. Что еще они попортили?
Нет, конечно, стоя перед студентами, я не держу взгляд на листе. Но наличие текста — это костыль, который заметишь только тогда, когда он настоятельно потребуется. Стоит исчезнуть одному индексу или степени, и Тринити будет показывать на меня пальцем на протяжении нескольких поколений.
Все так же механически я сбросил обновленный файл на печать. Ничего не произошло. Чуть слышное гудение «Хьюлетт-паккарда» и мигающая на нем лампочка объяснили мне, что в подающем лотке нет бумаги. Я пошарил рукой в пачке и обнаружил: обертка пуста. Поднялся с кряхтением на ноги, но только для того, чтобы убедиться — пачка была последней.
Уже темнело. Сочельник. Рождественские каникулы. Я потянулся к телефону, почти безнадежно набрав номер магазина, и обреченно выслушал долгие гудки.
В следующий раз я поднимусь сюда с дустом. А пылесосом пройдусь позже. Но не сейчас. Сейчас у меня на руках кипа из двух сотен разрозненных листов и несколько дней в наличии, чтобы вычитать их на предмет спрятанных мин и разложить в нужном порядке. Я взял со стола несколько карандашей, сунул под мышку папку и, нащупывая палочкой путь, вышел за дверь.
Они все еще были здесь. Я слышал их присутствие, пока шел: сдерживаемое дыхание, возбужденный шепот, шорох крылышек буквально из-за каждого переплета. Ужо вам!
Затворив за собой дверь, я остановился в пустом и темном коридоре, главным образом, чтобы унять сердцебиение. Потом нашарил на стене выключатель и нажал кнопку. Ничего не произошло. Лампочка перегорела. Или совершена новая диверсия.
Спускаться в темноте по лестнице я не отважился. Слишком много факторов риска для старика, живущего в одиночестве. Простукивая пол тростью, я двинулся вдоль коридора, толкая двери, попадающиеся мне по пути.
Вторая справа подалась. И свет зажегся, позволив мне окинуть взглядом старую детскую Джима. Пикейное покрывало, наброшенное на постель двадцать лет назад, детский письменный стол, полка над изголовьем, уставленная фигурками-сувенирами. Пластмассовый Питер Пэн с мечом из фольги, синий стеклянный Флиппер на волне, даже шоколадный Шалтай-Болтай, подаренный Кларой. Джим, помнится, категорически отказался откусывать ему голову. Для съедения, заявил он, есть шоколад в плитках. Еще был маленький медвежонок, окрещенный Эвоком Виккетом, белый фарфоровый единорог, детский браслет-цепочка с кусочками янтаря — от Рэйчел, рабы гороскопов, поскольку Джим родился под знаком Льва, и, конечно, полный набор персонажей «Звездных войн», неотличимых друг от друга под слоем пыли. Хотя Дарт Вейдер, конечно, был крупнее остальных.
