Не успел Яненко открыть рот, Корсунский схватил профессора за дерюжный рукав.
— Идемте! Сейчас я лично вас отправлю!
Стряхнув с плеча руку подчиненного, Корсунский устремился к «тройке» и быстро туда забрался, профессор — за ним. Дверь захлопнулась.
— Он же с ума сошел! Совсем спятил! — заорал Яненко. — Послушайте, его нужно остановить!
— А как? — спросил темполовец. — Это его машина. Может хоть к динозаврам отправляться — его дело.
Яненко кинулся к «тройке» и забарабанил кулаками по ее закопченному боку.
— Перемажетесь, — сказал патрульный. — Шубу попортите.
— Чтоб ты сдох! — выкрикнул Яненко. Относилось это, понятно, к начальству. Он чуял какую-то нависшую неприятность, но помешать уже не мог.
Дверь «тройки» разъехалась, и Корсунский соскочил на землю.
— Счастливого пути! — крикнул он, обернувшись, причем круглая физиономия банкира прямо-таки светилась счастьем. Двери сомкнулись.
— Ложись! — заорал вдруг темполовец. — Глаза закрыть!
«Тройка», вибрируя, приподнялась несколько над землей, а широкий обод, опоясывающий машину, стал наливаться нестерпимым блеском.
Очевидно, старт машины сопровождается основательным выбросом энергии, иначе зачем бы делать боксы в подвалах и обкладывать их метровым слоем бетона? Яненко подумал об этом, когда шлепнулся в глину лицом и ногами к «тройке», раскинув полы шубы, как крылья гигантской бабочки. Корсунский был сбит с ног и покатился прямо к ручью, причем широкая шуба спеленала его, как младенца. Темполовец залег грамотно, за бугорком, прикрыв голову руками. Только патрульный всего лишь отвернулся: привычка держаться на ногах при стартах у него, наверное, выработалась давно.
— Порядок, вставайте, — сказал патрульный. — Ушла.
Яненко вскочил, а вот Корсунского, влетевшего в ручей, общими усилиями пришлось ставить на ноги и выпутывать из скользкой и мокрой шубы. Но мокрый банкир был беспредельно счастлив.
— Разве это не по-нашему? Разве не по-купечески? — спросил он Яненко. — Чижов бы иззавидовался!
— Точно… — проворчал специалист по связям с общественностью. Дурное предчувствие не пропадало, а даже наоборот — положило на плечи тяжелые лапы и понемногу разворачивало к себе…
— Вы какой режим включили? Реальный или возвратный? — спросил, вставая, темполовец.
— Возвратный! — гордо отвечал банкир. — Мне для доброго дела горючего не жалко.
Темполовец медленно посмотрел на циферблат наручных часов. И так у него вышло внушительно, что все примолкли.
— А если возвратный… — темполовец выдержал паузу, — то чего же она у вас не возвращается?
Корсунский посмотрел на Яненко.
— Мы сегодня на заправке были? — спросил он.
— Какая заправка? Мы же собирались только к Тестову и обратно! Я же тебе кричал!..
Лишь теперь Яненко понял причину своей тревоги, но ему уже мерещилось, что он действительно предупреждал банкира о горючем.
— А, чтоб!..
Темполовец неторопливо повернулся к патрульному.
— Ну и где сейчас эта «тройка»?
— Если выпустила пассажира и отправилась назад в режиме автовозврата… — патрульный задумался. — Она могла взять курс на исходную точку. Вы с какой базы стартовали?
Это адресовалось к Яненко и Корсунскому.
— У нас автономный гараж под «Аскольдом», — ответил Яненко.
— Частный мини-канал, что ли?.. Ну, так эта ваша жестянка могла заглохнуть и вывалиться из канала где угодно! В том числе — не дойдя до пункта назначения.
— Сашка, ты какой курс автовозврата поставил? — негромко спросил Яненко. Вся надежда была на то, что у банкира хватило ума пометить при настройке режима на табличке графу «последняя остановка». Но ума, естественно, не хватило.
— Обычный, — недоуменно отвечал Корсунский. — «База».
До него все еще не доходила несуразность ситуации. А вот Яненко уже понял, что «тройка», скорее всего, пропала безвозвратно. И не только она.
— Так. А какой вы поставили конечный пункт? — продолжал невозмутимый темполовец.
— Он сказал, что сам поставит! — брякнул Корсунский.
Патрульный и темполовец переглянулись.
И младенцу было ясно, что между патрулями на каналах и оперативниками Темпола существовал миллион разногласий, что счеты сводились утонченными методами, но сейчас в глазах у патрульного и темполовца было прямо-таки трогательное единодушие.
