И вот я пью, и пью, и слушаю песни, и чувствую полную гармонию, которая запоздала на двадцать девять лет. Все выглядит по–особенному, даже форточка, которую я иногда открываю, чтобы высунуться на балкон, даже воздух раннего утра и звук индустриальных кораблей, бредущих по темной реке. Груз ответственности упал с плеч, и я закопал его в опилках вместе с плацентой и шлаками. Я много сплю днем и, проснувшись, сразу тянусь к пивной банке, и уж потом наливаю шерри, а после шерри идет водка. Читаю любимые книги (вранье: я уже ничего не читаю), строю лица в зеркало, онанирую (онанизм — жалобное и ГУЛАГовское зрелище, когда ты очень худой), разговариваю сам с собой. Не включаю свет.
Проходит несколько дней. Мне уже очень плохо физически. Алкоголь прошедших лет сильно меня подкосил. По словам врачей: мне вообще теперь ничего нельзя. Я почти не могу ходить, не ем сухариков и сгораю от жара, но вот этим утром я все–таки просыпаюсь. Очень счастливым и слабым, как выползший на апрельское солнце клоп. Стенной шкаф смердит все сильней, музыка начинает немножко надоедать, а запасы кончаются и, видимо, нужно прибегнуть к последней бутылке, таблеткам и подушке.
Противорвотное принято, снотворные приняты, бутылка слилась вниз по бугристому пищеводу (я и без нее был уже пьян остатками виски), я ложусь на кровать и плотно утыкаюсь в подушки. Надеюсь, что все–таки умру, но перед тем, как потеряю сознание, я буду много думать и вспоминать. Ловить самодельным сачком мотыля моих прошедших дней. Нос будет со свистом высасывать воздух из пещеры между влажнеющих подушек, а я погружусь в мои последние (надеюсь?) размышления и фантазии. А после я буду засыпать и рассказывать вам обо всем, что вижу в своих видениях и о чем размышляю и, даст бог, после этого сон перейдет в что–то более вечное.
И я благодарю судьбу за то, что у меня не было никаких прободений и прорывов, и я не спасовал и не пополз ужом в больницу, повизгивая от боли. А ведь запросто могло быть!
А может быть я привираю, просто чтобы завлечь. На умирающего лебедя всегда интересно взглянуть. Может быть и не было никаких опилок, закрытой навсегда двери и таблеток. Просто выпил как следует, пописал и лег на диванчик полежать–подумать. И подушка всего одна.
В любом случае:
Первая мысль, которая возникает у меня в голове, когда я утыкаюсь в подушку(и) это то, что Я ХОТЕЛ БЫ СЛУЖИТЬ В БИТЦЕВСКОМ ПАРКЕ.
Би́тцевский парк (Природно–исторический парк «Битцевский лес») — один из самых больших парков Москвы (более 2208 га), уступающий по размерам только парку Лосиный остров. Протяженность парка с севера на юг — 10 км, с запада на восток — 1,5–4 км.
Допустим я вернулся назад в Москву. Мне нужно устроиться на работу, иначе мне придется ходить как вурдалаку по электричкам и орать дурным голосом, что у меня все сгорело и я хочу кушать. Куда устроиться? Как? Что я умею и чего я на самом деле хочу? Я почти двенадцать лет убил на склады и заводы и желаю чего–нибудь другого. Мне надоело врать, мне надоело притворяться. Я хочу, чтобы хоть один разочек в жизни мне позволили быть таким, каким я есть, и не удивлялись. Пусть ненавидят, но хотя бы не удивляются. Я мало чего знаю и совершенно не хочу знать того, что мне не интересно. Даже ради немедленной материальной выгоды. Я родился и живу в глубоководной субмарине и наблюдаю очевидные вещи в иллюминатор. Россия для меня — это то, что для вас уже устарело и то, что до вас еще не дошло. Канада для меня — это то, что я до сих пор не понял. Впрочем — любая страна и любое общество отторгает меня как тело отторгает пересаженное легкое или нос.
В газете я вижу объявление: «требуется честный, трезвый субъект мужского пола для упорной работы в Битцевском парке, г. Москва. Присылайте резюме, или обращайтесь по адресу… и т. д. и т. д…»
Я хочу работать в этом парке. Я знаю, что в нем происходят странные, жестокие вещи и что о нем идет дурная слава (откуда я это знаю?). Я понятия не имею, что мне там нужно будет делать (да и что такое «работник парка»?), но все–таки мне очень хочется туда попасть. Я хочу послать им свое резюме. Резюме — это обычно страшное преувеличение, плюс бесстыдное вранье. Я не хочу врать. Я хочу жить в простом мире, где не надо ни до чего дослуживаться и не надо бороться. Вот что я написал им бы, если бы мне позволили оставаться самим собой:
