– Пока эшафот соорудят… впрочем, нет, вас же к костру приговорят. Но процесс организуют по всем канонам, не сомневайтесь. Это означает, что потребуются и заседания, и свидетели ваших черных дел. С десяток, не меньше. Их еще нужно обучить… правилам поведения в королевском суде. Дней пять-шесть у вас будет, нечестивцы.
* * *
Прокурор свое слово сдержал.
Тем же вечером в камеру прикатили бочку и наполнили ее водой. После того, как злоумышленники искупались, к ним явился улыбающийся благодетель.
– Вы так любезены, – сказал Мартин, надевая не новую, но почти чистую рубашку. – По-моему, от меня перестало пахнуть.
– Чистого человека и судить приятно, – пошутил прокурор. – Всего доброго, господа.
Пожилые бубудуски укатили бочку.
– Чистому еще больше хочется жить, – печально сказал Фань. – И зачем вы это затеяли?
– Люблю удобства.
Вошел надзиратель Мормидо.
Подозрительно осмотревшись, он велел вновь надеть на преступников кандалы. Потом скривился и спросил:
– Жалобы есть?
Мартин пожаловался на несправедливость.
– Ох! Взрослые вроде люди. Я же серьезно спрашиваю.
– Серьезно? А, тогда другое дело. Нас еще ни разу не брили. Подстричься тоже не мешает.
– И так сойдет, – ответил тюремщик, лицо которого постоянно скрывала щетина.
– Друг мой, – проникновенно сказал Мартин. – Мы не можем в таком виде предстать перед его люминесценцием. Как ты думаешь, ему будет приятно?
– С чего вы взяли, что он будет присутствовать на суде?
– А как же. Мы ведь покушались знаешь на кого?
Мормидо перекрестился.
– Знаю, знаю. Ладно. Но смотрите, у цирюльника бритвы и тому подобное. Самоубийства не допущу, даже не пытайтесь.
– Любезнейший! Небесникам самоубийство запрещено. Большой грех.
– Так вы и впрямь небесник?
– Сказано – небесник, значит – все, баста. Небесник и должен быть. Ты что, не веришь его люминесценцию?
Мормидо вновь перекрестился.
– Как можно! Верую. Небесника, однако, вижу впервые. Прям такой же, как все. Только рожа хитрая. Как же вас распознать-то, а?
– Даже и не пытайся. Один великий сострадарий умеет. На то он и великий.
– Да-а, дела. А сотоварищ ваш того… голову о стенку не разобьет? Чего-то он сильно смурной сегодня.
– Видишь ли, он действительно расстроен тем, что его хотят сжечь. Неужели ты думаешь, что это приятно?
Мормидо думал о другом. Он почесал затылок и сообщил:
– Ну, у каждого свои заботы. А мне вот вас палачу нужно живехонькими сдать. Потому как мертвого казнить не получается. И чтобы морды без синяков были, а то людям показать стыдно. Вы уж не накладывайте на себя руки, а? Чего самим-то утруждаться! Потерпите как-нибудь до казни, ладно?
– А чего? Ладно, потерпим. Недолго уж осталось.
Мормидо обрадовался.
– Честно?
– Дорогой мой! Ты когда-нибудь слышал, чтоб колдуны и черные маги с собой кончали?
– Чего не слыхал, того не слыхал, – умудренно качая головой, сказал Мормидо.
– Вот и ступай спокойно.
Мормидо все же продолжал топтаться на пороге.
– Сударь, вам терять нечего – так и так один конец. А если у меня возникнут неприятности, вам же легче не станет?
– Да не особенно.
– Вот и не берите грех на душу. Сильно вас прошу: присмотрите за энтим, ладно? Но чтобы морда целая была.
– Ну не знаю, не знаю. Если цирюльник не придет…
– Да придет, он придет. Завтра же.
– А ты завтра дежуришь?
– Так точно.
– Ну, договорились.
Мормидо явно успокоился и сказал:
– А я уж за могилками присмотрю, не извольте беспокоиться.
– За какими могилками?
– Да за вашими. И место хорошее подберу. На самом кладбище, конечно, нельзя будет, а вот где поближе к ограде – это мы устроим.
– Ну, брат, утешил.
Мормидо ухмыльнулся.
– Так на то мы и сострадарии.
– В вашем заведении, я смотрю, кого не возьми – все милейшие люди.
Мормидо неожиданно сконфузился.
– Да чего там! Это ж первейшая заповедь: довел человека до смерти, так уж утешь напоследок, не будь скотиной. Только и вы уж за меня тоже словечко замолвите.
– Это кому?
– А там, – тюремщик показал в потолок. – Пресветлому И святому Корзину от меня того… тоже кланяйтесь.
Мартин энергично кивнул.
– Сразу, как только встретимся, обрат. Первейшее дело!
* * *
– Не люблю позерства, – сказал Фань. – Особенно перед смертью. Неприятно как-то, знаете.
