– Виноват, герр адмирал, – сказал Мориц. – Это не так. Сообщение от постов поступило раньше. Не хотели вас будить, экселенц.
– Так уверены, что это фон Бистриц?
– Совершенно, герр адмирал. Бригантина. Под флагом Альбаниса.
– Мало ли…
– Ни один корабль добровольно к Абораварам не сунется.
– А по приказу? Не грех проверить, Мориц.
– Так точно. Корвет «Сифарис» уже снялся с якоря.
– А! Вот это правильно. Ветер?
– Устойчивый вест-норд-вест. В бухте – слабый, в проливе – умеренный. Через полчаса все выяснится, экселенц. Быть может, вздремнете еще?
– Уже не смогу. На меня плохо действуют белые ночи. Прикажите заварить кофе. И запросите информацию о состоянии кораблей. Думаю, что времени для ремонта осталось совсем мало. Да, и как себя чувствуют наши раненые? Многие ли из них уже способны вернуться в строй?
* * *
…Стены незнакомой комнаты покачивались.
В ней был очень низкий потолок и лишь одно маленькое оконце необычной формы – в ширину больше, чем в высоту. Сквозь него проникал мягкий сумеречный свет. Оттуда, из-за окна, доносились крики чаек.
Пахло лекарствами. Над головой кто-то разгуливал тяжелыми шагами. Будто чугунные гири переставлял. От буханья этих гирь-шагов егер-сержант Неедлы и очнулся.
Он попробовал повернуться на бок, но тут же невольно застонал – болело левое плечо.
– Эге! Кажется очухался, – сказали сбоку.
Иржи скосил глаза и увидел в соседней койке человека с забинтованным животом. Он был очень бледен, худ, под его запавшими глазами темнели круги, но сами глаза посмеивались.
– Ну и как себя чувствуешь, приятель? – спросил обладатель забинтованного живота.
Иржи прокашлялся.
– Пожалуй, сегодня не лучший день моей жизни.
Сосед усмехнулся.
– Совсем наоборот, не самый худший. Ты очнулся все еще на этом свете, дорогой мой.
– Простите… А вы кто? – спросил Иржи.
Сосед удивился.
– Привет! Прошка я. Прохор Петрович. Секретарь Обенауса. Неужто не признаешь?
– А, – сказал Иржи. – Извините. Вы порядком изменились.
– Изменишься тут, – проворчал Прошка. – Если брюхо прострелено. Хорошо еще, что навылет. Пуля, знаешь ли, сзади ударила и через живот улетела.
Иржи прикрыл веки. Перед глазами заплясали лошадиные морды, вспышки выстрелов, мелькающие кусты, орущие бубудуски…
– Урс Паттени жив?
– Вахмистр? Ну, к скампавею живой добрался. Он тебя даже с лошади снимал. Ты уже никакой тогда был.
– А барон?
– Тоже уцелел, только ногу ему поцарапали. Собирался назад скакать, в Муром.
– Ускакал?
– Вот этого не знаю. Обеспамятовал я. Только здесь и очнулся.
– А где мы? – спросил Иржи.
– На «Поларштерне».
– На яхте курфюрста?
– Ну да. Она там неподалеку проплывала.
– Как проплывала? Одна?
– Ну, ты и сказал. Одна! Да курфюрст целую армаду отрядил, свои лучшие линкоры. Там же покаянцев было полно, выход в море стерегли. Ваш адмирал с разбегу в них и ударил.
– Прорвались?
Прошка удивился.
– А как же иначе? Башковитый у вас, говорят, адмирал. Бубудусков как котят расшвыривает. Неужто пальбы не слышал? Даже у нас все тряслось, хотя сам «Поларштерн» почти и не стрелял.
– Да нет, вроде слышал. Только ничего не понял. Голова совсем не работала.
– Это с непривычки. Тебя, видно, в первый раз подстрелили?
– В первый.
– Понятно. Есть, конечно, хочешь?
Иржи подумал.
– Да. И даже очень.
– Это хорошо. Это на поправку, значит, идешь. Сейчас.
Прохор взял с тумбочки бронзовый колокольчик и позвонил.
Прошло немного времени. Отворилась дверь. Через высокий порог шагнула полная женщина в чепце и белом халате.
– Андреевна, сестричка, – сказал Прошка. – Сержантик тут вот проголодался.
Женщина всплеснула пухлыми руками.
– Что, ожил? Ну, слава богу, слава богу! Нет, золотые руки у нашего доктора… Вы так ужасно бредили, сударь. Все драконов вспоминали. И еще какого-то проконшесса ругали страшно.
– Это точно, – кивнул Прошка. – Крепко ты его припечатывал, егер. Даже я кой-что впервые слышал. Особенно про чешуйчатую, э… ну, эту самую. Тригонометрию, в общем.
Иржи смутился.
– Простите, сударыня.
– Ничего, голубчик. Вы ведь больше не будете ругаться?
– Нет, нет, что вы! Я вообще не понимаю…
– Вот и ладно. Сейчас я принесу вам обед.
Андреевна вышла.
