– Только этот конечный счет ордену предъявят тогда, когда нас на свете уже давным-давно не будет! Ты знаешь, где-то я читала, что любая диктатура рано или поздно пожирает себя. Но вот беда: начинает она всегда со своих лучших, лакомых частей. Тех самых, которые в принципе могли бы ее спасти. Понимаешь?
– Очень хорошо сказано. Кто написал?
– Не помню. Но лучшая часть Покаяны – это такие дуралеи, как ты.
– Спасибо.
– Не за что! Все подпрыгиваете, напоказ себя выставляете. Дабы вас ненароком не забыли скушать, да?
– Успокойся, я вовсе не собираюсь попадать в нежные лапы бубудусков.
– А куда ты денешься?
– Есть куда. Поедешь со мной?
– Нет.
– Почему?
– Я слишком избалованна. Суровый быт сделает из меня невыносимую ведьму.
– Ну, быт я как-нибудь обеспечу.
– Сомневаюсь. Требования к жизни у нас очень разные, господин гвардеец.
– Бывший.
Графиня покачала очаровательно растрепанной головкой.
– Ты никогда не перестанешь быть гвардейцем. Устроитель быта… Впрочем, главное не в этом.
– А в чем?
– Гю, я очень нужна отцу.
– Это я понимаю. Но разве ты можешь чем-то ему помочь?
Личико Люси страдальчески исказилось.
– Не знаю. Зато знаю, что с тех пор, как он прогнал Арно, у него никого не осталось. Ни-ко-го. Это же страшно!
– А ему кто-то нужен?
– Не смей говорить так! Ты не понимаешь! Его никто не понимает. Все его видят таким, каким он хочет выглядеть. Сухим, холодным, равнодушным. А внутри он совсем другой. Беззащитный…
– Кто, маршал?
– Представь себе. Беззащитный и очень добрый.
– Добрый?
Гюстав промолчал.
– Не далее как сегодня, он говорил о тебе.
– Вот как? Не ожидал.
– И зря. Папа вскользь упомянул твое имя и сказал, что границу с Поммерном перейти невозможно, лучше даже и не пытаться. Там все перекрыли фронтиеры, бубудуски и кавалерийские разъезды, а местное население вконец запугано и приучено доносить не задумываясь, рефлекторно. Не лучше дело обстоит и на границе с Муромом. До Драконьих гор и Альбаниса очень далеко. Так что остается…
Гюстав встал со своего стула и подошел к открытому окну.
* * *
Поместье Люси находилось на вершине холма.
Из окон северного фасада просматривался утопающий в зелени императорский дворец Эрлизор, бухта Монсазо, а дальше, за башнями острова Дабур, на самом горизонте маняще блестело неподвластное сострадариям море.
– Понятно. Люси, я этого не забуду.
– Не забудь еще вот что. После папы ко мне неожиданно приехал Арно. Полчаса болтал о разных пустяках, а потом спросил о тебе. Тоже мимоходом, только вот уже совсем с другими целями, как ты понимаешь. Возможно, в Санации еще и не приняли решение о твоем аресте. Но Арно очень хочет выслужиться перед своими обратьями. Фу, слово-то какое…
– Спасибо. Тоже не забуду.
– Гю, постарайся его не убивать. К сожалению, он мой брат, хоть и сводный.
– А если сам нападет? Ранить-то хоть можно?
– Ну так… Не очень сильно, – сказала Люси. – Сумеешь?
Гюстав усмехнулся.
– Думаю, что да.
– Ты возьмешь немного денег?
– Нет.
– Так я и знала. Что ж я без тебя делать-то буду?
– А я?
– А! – сказала она. – Дошло наконец?
– Давно дошло. Только вот ничего не поделаешь. Прости! Не могу я закрывать глаза на проделки сострадариев. С души воротит от запаха вечно немытых тел, от подлого обычая наваливаться из-за угла и непременно вдесятером против одного. От их хамства. От нарочито уничижительных имен, которые они сами себе выдумывают. От изуверских истязаний, которым подвергают людей, уже сознавшихся во всем, что делали и что не делали. От их животной ненависти к любому мало-мальски образованному или просто честному человеку. От их слов, ни одному из которых нельзя верить. Само существование ордена делает дружбу опасной, честность самоубийственной, а красоту запретной… Но самое ужасное даже не в этом. Люси! Эпикифор затевает войну.
– Войну? Почему ты так думаешь?
– Есть много косвенных признаков. Но есть и прямые. Например – майское нападение на корабли Поммерна у мыса Мекар. Без ответа оно не останется. И что тогда? Я давал клятву базилевсу и Покаяне. А фактически воевать пришлось бы за грязные делишки бубудусков. Вот это уж – совсем чересчур, понимаешь? Поэтому хорошо, что они сами отправили меня в отставку.
