Уже через несколько месяцев я на своей шкуре почувствую все недостатки этой благостной теории и, увы, – общепринятой практики, повсеместно действующей до сих пор. Хорошо, что будущее нам неизвестно, а то бы заранее пришлось переживать…
Я, молодой лейтенант, летом 1955 года якобы хорошо учу сварщиков на заводе, одновременно постигая азы военной службы. Моя группа состоит из ребят с Украины, России и нескольких прибалтов – латышей и литовцев. Все ребята «из войны»: привычные к работе и трудностям, к уважению начальства. Я старше их всего на несколько лет, но пока у меня особых проблем с дисциплиной не возникает.
Первое серьезное столкновение с матросом происходит из-за пустяка. У нас в цеху комната со шкафчиками, где мы переодеваемся в рабочую одежду. Все уже переоделись, готовимся к выходу в цех. Один матрос замешкался и попадает в мое поле зрения.
– Степив, останься минут на десять, подметешь пол, – даю ему команду. Рослый симпатичный украинец вдруг «бычится».
– Не буду я подметать!
– Как это «не буду»? Я тебе приказываю!
– Не буду я подметать! – закусил удила упрямый Степив.
Матросы остановились и с интересом ожидают конца поединка. Они знают, что офицеры с гражданки – не совсем командиры, и при случае быстро садятся им на шею. Мне отступать некуда: я твердо знаю, что командир обязан добиваться исполнения приказов, тем более – собственных. Сейчас пропустить открытое неповиновение, да и просто замешкаться, для меня – потеря лица. Я даю команду старшине второй статьи Бутану, – заместителю старшины группы:
– Построить группу!
– В шеренгу по два становись!
Это команда, отданная по уставу. Не выполнить ее невозможно. Долгие часы строевой подготовки заставляют группу быстро и автоматически построиться.
– Равняйсь! Смирно! Товарищ лейтенант! Группа по вашему приказанию построена.
Группа привычно замирает и «поедает» командира глазами: она вся внимание.
– Матрос Степив! Выйти из строя!
– Есть – выйти из строя! – Степив начинает понимать, что шуточки кончились.
– За попытку невыполнения приказания объявляю Вам взыскание: десять суток ареста с содержанием на гауптвахте!
– Есть десять суток ареста, – севшим голосом отвечает по уставу Степив.
– А сейчас – подметите комнату. Разойдись!
Степив набирает в грудь воздух, чтобы что-то еще возразить, но матросы толкают его в бок кулаками: «заткнись, пререкаться с Командиром нельзя!» и вручают веник.
Я выхожу первым, испытывая противоречивые чувства. С одной стороны: «командир быстро и решительно подавил бунт на корабле»; с другой – мне жаль Степива, в целом исполнительного и трудолюбивого матроса. Вот так же, совсем недавно, мне самому ни за что, ни про что влепил домашний арест Чайников. Позже узнаю, что матросы составили график уборки и Степив совсем недавно добросовестно отдежурил, еще и отругав предыдущего неряху…
Вечером я несу на подпись командиру части подполковнику Кащееву Глебу Яковлевичу на подпись записку об аресте Степива. Я, командир отдельного взвода, пользуюсь дисциплинарными правами командира роты, но и ему не дано посадить «на губу» на десять суток. Кащеев внимательно изучает меня, как будто впервые увидел и начинает подробно расспрашивать, за что я объявил такое большое взыскание. Я без утайки рассказываю все как есть. Мне уже жалко Степива, я бы уменьшил наказание, но – слово сказано… Тут Кащеев со мной согласен и подписывает записку об аресте, но затем делает мне командирское «вливание», которое я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Его смысл таков: ты командир, ты старше и должен быть умнее строптивого подчиненного. Ты должен уметь просчитывать не только первый шаг, но и все последующие. Если ты видишь, что подчиненный закусил удила и лезет на рожон, зачем и тебе переть на этот самый рожон? При пустячной причине – отойди, преврати все в шутку, и стой намертво, если речь идет о принципиальных вещах…
Глеб Яковлевич – умный и рассудительный, прошедший войну, командир. Ему я безусловно доверяю и полностью принимаю его нравоучения. Меня он тоже как-то выделяет и не скупится тратить на меня свое время. А вот крушение его методов воспитания мне пришлось наблюдать спустя всего несколько месяцев: они применимы только к нормальным людям, увы, – некоторых
