Что делать? А то, что всегда – и осенью 1915-го, когда утек от призыва, и в марте 1917-го, когда дезертировал из царской армии. По-тихому, никого не предупреждая, слинять куда подальше. Отсидеться. Переждать. Знаменательно, что именно это слово «переждать» употребляет последняя жена поэта Софья Андреевна Толстая, передавая со слов мужа историю его отношений с Л. И. Кашиной: «Есенин читал Л. И. Кашиной стихи на пароходе, когда ехали в Москву – сентябрь-октябрь 1918 года. Хотел провести зиму восемнадцатого года в деревне, работать, читать, следить за жизнью и литературой, но переждать (курсив мой. – А. М. ) в деревне. Кашину выгнали из дома, пришли сведенья, что отбирают ее дом в Москве. Она поехала в Москву, он поехал ее провожать. Первое время жил у нее. Очень отрицательно отзывался о происходящем в разговорах с ней».
Провести зиму в деревне, работать, а печататься в «Знамени труда» Есенин собирался не осенью 1918-го, а ранним летом, в июне, до левоэсеровского мятежа и закрытия «Знамени…». В том июне, отправив жену в Орел, он приезжал домой с хорошими деньгами; родители на радостях даже приобрели лошадь. Радость оказалась недолгой. Уже в августе выяснилось, что на прокорм тощей норовистой лошаденки средств нет, пришлось ее срочно продать. Не хватило есенинских «керенок» и на то, чтобы прикупить на ярмарке в Кузьминском хотя бы пару мешков ржи, что было жизненно необходимо – Александру Никитичу, работавшему в волости, выдали всего лишь тридцать фунтов плохой кормовой муки. Одна надежда – корова. Согласитесь, что в такой ситуации при таких нехватках простого продукта Есенин если и подумывал подзадержаться в деревне, то уж никак не для того, чтобы «переждать» зимние холода и московскую голодуху.
Что именно произошло между Есениным и Кашиной в последнюю их осень, доподлинно неизвестно. Судя по тексту «Анны Снегиной», Лидии Ивановне хватило либо ума, либо характера произнести последнее и решительное «нет». Однако в дневнике Галины Бениславской есть запись, не совпадающая с литературной версией: «Если внешне Е. и будет около, то ведь после Айседоры все пигмеи, и, несмотря на мою бесконечную преданность, я ничто после нее (с его точки зрения, конечно). Я могла быть после Лидии Кашиной, после Зинаиды Николаевны, но не после Айседоры. Здесь я теряю». И еще, там же: «…Его можно только взять, но отдаться ему нельзя – он брать по-настоящему не умеет, он может лишь отдавать себя – Л. К., З. Н., А.»
Но что бы (конкретно) ни произошло, произошло, видимо, нечто такое, после чего Есенин, в отличие от героя «Анны Снегиной», даже не будучи «рыцарем», посчитал себя обязанным проводить выгнанную из отчего дома бывшую помещицу до самой Москвы.
А так как поезда не ходят, то удирают они от «ужасов экспроприации» речным путем.
Осень, ветер, холодрыга, окские пароходики для осенних прогулок не приспособлены. Есенин схватывает жестокую простуду, и Лидии Ивановне ничего не остается, кроме как забрать занемогшего спутника к себе. К счастью, квартиру буржуям все-таки пока оставили, хотя и с уплотнением. По-видимому, с этой подробностью связана известная сцена в «Анне Снегиной»:
Трясло меня, как в лихорадке,
Бросало то в холод, то в жар,
И в этом проклятом припадке
Четыре я дня пролежал.
……
Потом, когда стало легче,
Когда прекратилась трясь,
На пятые сутки под вечер
Простуда моя улеглась.
Я встал.
И лишь только пола
Коснулся дрожащей ногой,
Услышал я голос веселый:
«А!
Здравствуйте, мой дорогой!»
У Кашиных Есенин не задержался. Судя по сохранившейся фотографии (Есенин среди слегка подвыпивших гостей хозяйки), сделанной, правда, позднее, московское окружение константиновской барыни вряд ли пришлось ему по вкусу. Здесь почему-то пахло Кулаковкой. Да и Лидия Ивановна переменилась, одамилась и, несмотря на модную короткую стрижку, выглядела неважнецки. Ее явно смущало его присутствие. Зачем же говорила, тогда, на пароходе, что он может рассчитывать на их с мужем гостеприимство? Сама предложила, и уж т-а-а-к рассыпалась: детки, дескать, обрадуются, помнят про салочки-догонялочки! Дети, может, и впрямь были бы ему рады, да только Кашина не выпускала их из детской: боялась заразы. А вдруг тиф?
