После свадьбы, как и полагалось, Татьяна Фёдоровна, в девичестве Титова, а теперь законная Есенина, переехала в дом мужа.
Аграфена Панкратьевна, как пишут, была «до фанатичности» богомольна. При любой возможности ходила по монастырям и скитам, дома привечала иноков и странниц, бродивших по деревням с якобы чудотворными иконами, и подолгу с ними говорила.
Лет ей в год свадьбы сына Александра было тридцать семь. «Бабка».
Аграфена любила петь, но по той причине, что вдове в русской деревне петь не пристало, — «а чего это она так развеселилася без мужа?» — добирала своё на похоронах, исполняя причитания с до страсти доходящим надрывом.
Словно всякий раз самую дорогую родню хоронила. (А она — себя, себя.)
Музыкальность Есенина, о которой пойдёт речь в своё время, унаследована и по отцовской линии, и по материнской — мать не просто пела, но ещё и на гармошке играла, что для крестьянки было необычно.
Зарабатывала малую копеечку Аграфена, размещая дома постояльцев, в том числе каменщиков и маляров, которые занимались ремонтом в церкви, стоявшей наискосок от дома Есениных.
За постояльцами надо было мыть и убирать. Все эти хлопоты легли на молодую Татьяну.
Жизнь её выглядела так: следовавшие одна за другой беременности, непрестанная стряпня малярам и каменщикам, стирка, двор, скотина; в придачу надо терпеть от свекрови, с которой отношения сразу не заладились, замечания и понукания — та не только беседовать и голосить на поминках умела складно, но и ругаться.
Следом похороны очередного ребёнка — на могилку некогда сходить — и снова стирка, стряпня, двор, скотина…
Муж из своей московской мясной лавки является в лучшем случае на похороны детей, пока поминали — глядь, она опять беременна, носи ещё девять месяцев живот, который и погладить некому.
Заработок свой Александр переправлял не жене, а матери.
Прав у Татьяны не было никаких: кормят её, кормят детей — что ещё?
Аграфене, может, тоже хотелось, чтоб её приголубили. Она сама родила семерых, но две девчонки, Пелагея и Саша, умерли в младенчестве, а ещё одна, Анна, — уже будучи на выданье.
Похоронив особенно любимую из дочерей — Пелагею, другую свою дочку, последнюю из четверых выживших детей, Аграфена снова назвала Пелагеей.
Несколько позже, когда женился Иван — тот, что подался в Москву в ученики жестянщика, с новой снохой Аграфена сошлась куда лучше. Может, у той характер был помягче или похитрее, чем у Татьяны, — или в Аграфене перекипело женское и она повернула к старости.
В любом случае Татьяне стало доставаться не только от свекрови, но и от второй снохи.
Однажды не стерпела, собрала маленького Сергея — и ушла к своим родителям: «Что хотите делайте, а я больше не могу».
Некоторое время жила у отца с матерью. Потом всё равно пришлось вернуться.
В автобиографиях Есенин последовательно пишет, что с двух лет воспитывался у родителей матери, но это не так.
Окончательный переезд от бабки по отцовской линии к родителям матери состоялся в конце 1901 года, когда ему было шесть лет.
Про эти шесть лет он вспоминать не желал.
* * *
Фёдор Андреевич Титов, дед Есенина по материнской линии, — один из важнейших в его жизни людей.
В каком-то смысле дед заменил отца.
Фёдор Андреевич родился 10 февраля 1845 года.
Обзавёлся собственной семьёй он, как и его сват, восемнадцатилетним. Жене Наталье было шестнадцать.
В старости дед выглядел красивым, статным. Он был очень опрятен в одежде и силён физически.
Хозяйство у этого деда было, пожалуй, даже покрепче, чем у покойного Никиты Осиповича Есенина в лучшие его годы.
Начав с рабочего на барже, Фёдор скоро вырос до главы артели. Имел две собственные баржи (Есенин — чего мелочиться — потом будет одной из своих близких подруг, Надежде Вольпин, с фирменным своим размахом рассказывать, что у деда было два парохода).
Как бы то ни было, в течение лета Титов зашибал немалые деньги: вернувшись, мог себе позволить накрыть стол для целой улицы и всех — неделю! — кормить-поить радости ради.
Здесь узнаём черты Сергея Есенина в расцвете славы поэтической и человеческой. Прогуляв добрую половину заработанного, дед вдруг становился на удивление прижимистым, начинал считать каждую спичку и попрекать за лишнюю щепотку соли.
