Майор Купер владел кофейной плантацией на Танганьике и имел большой опыт охоты на всей британской части Восточной Африки. В последней войне он был награжден за отвагу, потом стал охотником и накопил колоссальный опыт охоты в лучших регионах, еще сохранившихся на континенте. Он порекомендовал Эрнесту взять Филиппа Персиваля в качестве проводника, который сначала был егерем, а потом стал профессиональным охотником. Мистер Пи, как все его звали, был настолько молчаливым и сдержанным на высказывания, насколько талантливым и знающим. От мистера Пи пришла информация о том, что ружья, особенно на крупных зверей, можно арендовать за умеренную плату.
– Я куплю себе ружья. Я не хочу арендовать их, – сказал Эрнест.
Он бы проклял себя, если бы вдруг ему очень понравилось какое-то оружие, возможно спасшее ему жизнь, которое потом пришлось бы вернуть владельцу. Так как они сперва собирались до августа порыбачить на Кубе, а затем на испанском судне отправиться из Гаваны в Европу, то Эрнест решил отложить выбор оружия до своего приезда в Париж. Там он мог посетить хороших оружейников и экипироваться для экспедиции с ног до головы.
Эрнест также пригласил своего друга Чарльза Томпсона из Ки-Уэст погостить у него ближайшие месяцы. Чарльз был полон энтузиазма. Он показал себя как прекрасный рыбак и охотник на птиц. Он не принадлежал к литературным кругам, но был хорошим спортсменом, храбрым человеком и мог наслаждаться возбуждением от охотничьих затей, не действуя Эрнесту на нервы. У жены Чарльза Лоррейн были преподавательские обязательства, но существовала договоренность о том, что она приедет весной, а потом встретится с ними в Палестине. С Чарльзом и Полин экспедиция обещала быть впечатляющей и успешной. Детей должны были оставить с родственниками, а няня оставалась ответственной за остальные дела. В первый раз с момента их свадьбы Эрнест и Полин знали, что отправляются в приключенческую поездку с минимумом беспокойств и шансом на максимальное удовольствие. Им снова хотелось побывать в Испании, и они планировали оставаться там до закрытия Пиларской ярмарки в октябре.
У Полин и Чарльза Томпсона было много дел, за которыми надо было присматривать, так что они оставались в Ки-Уэст, пока в начале апреля Эрнест отплыл в Гавану на судне Джо Рассела. Добравшись туда, он обнаружил, что еще не наступил сезон для крупной рыбы. Он использовал время для работы над своим романом и написания нескольких коротких рассказов, дисциплинируя себя подъемом в пять утра и занимаясь творчеством по крайней мере до десяти, а часто и до полудня. Когда, наконец, рыба начала появляться на границе течения, он уже был готов для выхода в море, сложив плоды нескольких недель плодотворной работы на стол в своей комнате на четвертом этаже отеля «Амбос мундос» на Обиспо-стрит.
Той весной Эрнест и Арнольд Джингрич вели постоянную переписку, обмениваясь большим объемом информации. Они все больше и больше нравились друг другу, и их обоюдное доверие росло. Эрнесту не понравилось название журнала – «Эсквайр». Он считал, что это будет выглядеть слишком высокомерно во времена депрессии, но сам замысел журнала произвел на него впечатление. К концу мая он был готов написать для нового журнала первое кубинское письмо и предчувствовал удовлетворение от своей работы, а также от рыбной ловли, когда поднимался ветер. Его распорядок был практически идеальным для ловли марлина, так как для этой рыбы лучше всего подходит рябь на воде, а часто днем ветер поднимался не раньше одиннадцати, когда творческая работа уже завершалась.
К концу мая Эрнесту удалось поймать двадцать девять марлинов. Но особенно удачным был тот день, когда он вытащил семь рыб, обходясь только одной удочкой, и он не знает никого, кому бы так же везло когда-нибудь. Когда он рассказывал мне о том дне следующим летом, он все еще пребывал в возбуждении.
– Ты только подумай, Барон, – говорил он, – семь здоровенных рыбин, лазурного цвета и приличного размера – от ста двадцати до двухсот пятидесяти фунтов. Я боролся с каждой один на один, но, конечно, Карлос помогал мне на кокпите. Я жутко простудился, поскольку стоял мокрый от пота на холодном ветру. Три дня у меня чертовски болело горло. Но я все еще считаю, что это, наверно, был мировой рекорд.
