— Франц, — сказал незнакомый голос по общей связи. — Вам надо на это посмотреть. Только что записали.
Не дожидаясь ответа близнецов, Мика сделала несколько переключений. Изображение на экране мигнуло и изменилось. Запись велась с камеры, крепившейся к правому борту. Ганзориг увидел воду: она казалась серой, лишённой волнения, и больше походила на густую краску. Через несколько секунд в поле зрения камеры очутился объект, который врезался в «Грифон» и ушёл вправо. Это была лодка, простая деревянная лодка с мотором, та самая, которую братья запустили в аномалию. Она скользнула мимо камеры и пропала из виду.
Некоторое время все молчали. Братья смотрели на экран, и Ганзориг не видел выражения их лиц, но отчего-то подумал, что они улыбаются.
— Сколько времени мы уже в аномалии? — спросил Кан. Близнецы развернулись. Они действительно улыбались: Джулиус — победно, Франц — сдержанно.
— Двадцать пять минут, — ответила Мика.
— Сто метров троса за двадцать пять минут… — начал Кан и замолчал, предлагая каждому додумать остальное самостоятельно.
— Наша скорость — сорок миль в час, но теперь её можно считать субъективной, — ответил Франц. — Здесь иные соотношения пространства-времени.
— Мы теперь всегда будем двигаться со скоростью не ниже сорока миль? — спросил Кан. — Потому что если где-то перед нами «Эрлик», и мы не сможем придумать, как его обойти, не останавливаясь…
— Да, — сказал Франц. — Если госпожа Саар не сумеет овладеть этим пространством, рано или поздно мы в него врежемся.
Саар промолчала. Ганзориг посмотрел на кота, но тот уже улёгся и зажмурился. Даже колдовские коты не слишком хорошо понимали человеческую речь, ограничиваясь набором из пары сотен простых слов.
— Будем думать, — подвёл итог Франц. — В любом случае, в течение ближайших суток мы с ним не столкнёмся, а вам необходимо отдохнуть. Корабельное время оставим без изменений, и сейчас… — он посмотрел на монитор Мики, — почти одиннадцать вечера. Отправляйтесь в каюты. Подъём в семь. В восемь вы должны быть здесь, и начнём работать.
Саар стояла на палубе «Грифона» у плоской крышки огромного контейнера, который возвышался над палубой на метр. Его нижнюю часть удалили при перестройке судна. Вокруг клубился проклятый туман, из-за которого ей приходилось надевать респиратор и плотно прилегающие очки, чтобы мелкие частицы, из которых он состоял, не набивались в глаза и лёгкие. Но они всё равно попадали на лицо, покрывали тонким слоем волосы и одежду, так что после каждого возвращения ей приходилось заниматься чисткой и приводить себя в порядок. Мелкие частицы набивались в поры, и открытые части тела быстро желтели.
Кроме тумана, её изводили белые вспышки, но и то, и другое не представляло реальной угрозы. Саар начала выходить наружу на второй день. Дышать здесь было можно: состав воздуха оказался характерен для горных областей с их недостатком кислорода, но анализы выдали несколько необычных примесей, свидетельствующих о вулканизме. Туман представлял собой мельчайшие частицы, своими острыми гранями и причудливой формой напоминающие вулканический пепел, хотя их поведение не подчинялось привычным законам: они двигались абсолютно независимо от потоков здешнего воздуха.
Саар быстро адаптировалась к новым условиям и уже на второй день пути принялась за дело. Экспериментировать внутри корабля было опасно и бессмысленно. Она умела работать с пространством на очень малых расстояниях, но здесь от неё требовалось нечто иное. По иронии своих законов многомерное пространство аномалии позволяло «Грифону» двигаться только в одном направлении. Откуда бы он в неё не вошёл — с севера, востока, с запада или юга, — он бы всё равно столкнулся с лодкой и в какой-то момент мог наткнуться на «Эрлика». Но если «Эрлик» двигался, была вероятность никогда его не догнать.
Однако пространство не было инертным, и теперь Саар пыталась понять, как с ним взаимодействовать. Трудность состояла в том, что её манипуляции с тремя измерениями затрагивали и все остальные, которых она не чувствовала и поэтому не могла ими управлять.
