Возвращаясь к методологии и мышлению первых обличителей ереси, еще раз посмотрим, каким образом их предпосылки сказывались на их логических построениях.
«Мысль была настроена в исключительно церковном направлении; церковная книга была единственным источником не только религиозного и нравственного поучения, но поучения политического и даже мирского знания; всякое другое знание было суетное, а если оно в чем–нибудь расходилось с авторитетной, или просто полагаемой за авторитетную, церковной книгой, то оно было превратное, еретическое, гибельное, исходившее от самого диавола… Всякое проявление свободной анализирующей мысли, или, как тогда называли, «мнения», заклеймлялось позорным названием «проклятого» и даже еретического, и «мнение» трактовалось тогда даже как источник всех бед, как второе падение»[85].
Под влиянием установившегося просвещения в древнерусском обществе выработался и соответствующий склад мышления. Самой выдающейся чертою религиозной жизни русского народа является развитие в нем религиозно–церковного формализма. Отвлеченная догматическая система христианства была ему еще не по силам. Усваивалась, по преимуществу, более доступная внешняя оболочка религии и гипертрофировалась роль обрядов.
«В XV—XVI вв. возникало немало споров по поводу обнаружившейся разности в некоторых обрядах. В XV веке во главе спорящих об обрядовых разностях лиц становятся самые видные представители русской интеллигенции, понимаемой в ее официальном смысле. Таков был спор о хождении посолонь. В последнем случае одним из непосредственно заинтересованных в споре лиц был сам великий князь, который видел в отступлении, как ему казалось, от древнего обычая хождения посолонь такого рода причину, за которую «гнев Божий приходит». Жаркие споры в то время вызывались также и другими обрядовыми разностями, как–то: сугубой и трегубой аллилуйей, способом сложения перстов для крестного знамения и др.[86]
«Если хотите говорить о началах древняго русскаго мышления и быта, которыя представляются добрым старым временем для новейших ретроспективных мечтателей, то должно иметь в виду в особенности Иосифа Волоцкого, который ярче, чем кто–либо из старых писателей той эпохи, высказал ее политические, церковные и общественные взгляды. Смысл их очевиден: это — полное подчинение общества и личности известному преданию, постороенному частью на подлинных, частью на сомнительных церковных авторитетах, подчинение, не допускавшее никакой новой формы жизни и новой мысли, отрицавшее их со всею нетерпимостью фанатизма, грозившее им проклятиями и казнями, поставлявшее нравственную жизнь в обрядовом благочестии и просвещение — в послушном усвоении предания, в упорном застое. В этом понимании вещей были уже выработаны те начала преследования, какие на западе исполняла инквизиция, и было выработано представление о «богонаученном коварстве», т. е. обмане, который будто бы допускается или даже преподается самим Богом для благой цели уловления еретиков, представление, совпадающее с известным правилом, что цель освящает средства»[87].
«Они (Геннадий и Иосиф) оставались в заколдованном круге старых книжнических понятий»[88].
«Редкая начитанность не могла, однако, сделать его (Иосифа) образованным богословом, и он далеко не свободен от обычных недостатков старинного книжника»[89].
Однако то, что Геннадий и Иосиф, как это совершенно очевидно, не могли, да и не желали выбраться из того рутинного потока, в который поместили их время и религиозный формализм, еще не означает, что не было людей, которые были бы способны вырваться за пределы этой системы. Геннадий же и Иосиф Волоцкий были лишь «в особенности характерны»[90] для разбираемого нами периода времени и сумели усугубить присущие русскому обществу костность и формальный консерватизм, неизбежно подготавляя раскол XVII века.
«Действительно, вчитавшись в писания Иосифа Волоцкого, мы будем уже приготовлены к писаниям протопопа Аввакума»[91].
Естественным будет предположить и то, что разные люди (в зависимости от своего положения, воспитания, социального происхождения и т. д.) находились на разных ступенях той лестницы, которая уводила прочь от этой системы.
