‑ Ты склонен преувеличивать, ‑ отмахнулся старый некромант. Распластавшееся на столе тело интересовало его гораздо больше, чем пижонские жалобы искалеченного племянника. Его мелкие царапины не шли ни в какое сравнение с ожогами гостя, практически сваренного заживо в собственной крови. Но был один факт, согревающий холодные кости Зеина ‑ вампиры не рассыпаются в прах, пока в их разорванных, обиженных, иссушенных телах остается последняя искра… Нет, не жизни. Но чего‑то очень похожего. ‑ Что же в нем было такое, что заставило тебя использовать кровь?
‑ Во‑первых, если Вы не забыли, дядюшка, эта тварь сожрала всю мою личную охрану!
‑ Не вижу в этом ничего необычного, Ангус. Когда ты очнулся ото сна, мне пришлось пожертвовать двумя лучшими адептами, чтобы привести тебя в чувство. А ведь они подавали большие надежды…
‑ Во‑вторых, ‑ злобно перебил его племянник, ‑ не прошло и нескольких дней, а он уже овладел Путями!
‑ Ты хотел сказать «Путем»…
‑ Нет, дядя, Путями! Этот ублюдок взывал к Тьме в Истинном обличье! Многие из нас на это способны?!
‑ Хм, это уже интересней… ‑ прошептал некромант, почесав клочок бледных волос на подбородке. ‑ Будь добр, подай мне фокус, синий.
‑ Чего?!
‑ Ох… Кадило, с эстерийскими рунами. И один средний золотой сосуд.
‑ Будет исполнено…
Для древнего и могущественного волшебника в инструментарии царил непростительный хаос. По крайней мере, так думал Ангус, прохаживаясь между рядами полок и стеллажей в соседней комнате. Целый склад магической утвари, без какой либо маркировки и классификации. Порядок, назначение и методы пользования этим богатством дядюшка держал в своей пыльной голове, никому и никогда не передавая эти знания, даже самым лучшим своим ученикам. К счастью, все вещи находились здесь в единственном экземпляре, и спутать их с чем‑то другим было крайне сложно, даже не зная особенностей всех надписей и рун, покрывающих инструменты.
С алхимическими компонентами дела обстояли тем же образом. Все это невероятно злило молодого вампира, и приходилось уповать только на ценные указания его хозяина. Теперь как ученик Ангус был бесполезен, но до него не раз доходили слухи, что древние вампиры хранили в своих руках сотни книг, позволяющих познавать внутреннюю сущность их проклятия и пробуждать спящие в крови способности. И эти фолианты наверняка не были безвозвратно утеряны. Черный совет хранит множество тайн, и даже если твой дядя один из иерофантов, не видать тебе мудрости Путей. Лишь надежда на собственные силы и опыт.
‑ Ну где ты бродишь? ‑ проворчал Зеин, принимая инструмент в костлявые руки.
‑ Все потому же поводу, господин. Ваша паранойя никоим образом не облегчает наше существование.
‑ Оставь свои пререкания, Ангус. И будь добр, выйди за дверь. Мне бы не хотелось очередной раз выносить тебя на руках.
Вампир оскалил покосившиеся клыки, но перечить господину не стал. Вокруг чернокнижников всегда крутилась грязь иных миров, и мало кому по силам было наблюдать за изысканиями пыльных мудрецов.
Дверь захлопнулась, и некромант принялся за работу. В его холодном, кристально чистом разуме заблистал огонек любопытства. Что же скрывает это изуродованное тело, что за силы направляют это, без сомнения, мощное, удивительное создание ‑ ничто не укроется от колдовского взора старика.
‑ Ну что же, ‑ вздохнул Зеин, заливая смрадную чадящую жидкость в древнее кадило, ‑ поведай мне свои секреты, добрый друг. Ведь ты не так прост, верно?
Погасив холодный свет фонарей, маг погрузил лабораторию в темноту. Мгновение в каменных стенах звучала тишина, словно безмолвный вестник наступающей грозы.
Шипело зловонное варево, разнося по комнате клубы едкого, тягучего тумана, и в такт звону цепи Зеин шептал свою грозную песню. Его глаза видели сквозь пелену мрака, как дым сгущается над телом гостя, как неуловимые и тонкие силуэты копошатся в тяжком смраде, пронзая своими когтями искалеченную плоть.
Все громче звучала песня, все настойчивей скребли по телу злобные духи. Даже сквозь глубокий сон вампир чувствовал, что его разрывают на куски сотни алчущих демонов. Они были везде, повсюду звучал их жадный вой, и жгучая жажда пронизывала его насквозь. Картины, смутно знакомые, прекрасные, всплывают перед глазами, но боль сильнее восхищения. Он был готов кричать, биться о холодный камень, растерзать любого на тысячи частей, лишь бы это прекратить.
