Для тевтонов жизнь подразумевала сражение; тевтон держал свое оружие острым, непрестанно оттачивая его о свою честь. И пусть не война, а труд – созидательная деятельность – определял течение жизни и обуславливал появление институций, как социальных, так и религиозных, человек подтверждал свою честь не только тем, что умело возделывал землю и проявлял щедрое гостеприимство, но и храбростью в бою. Самым верным и даже единственным доказательством доблести были подвиги, совершенные боевым оружием. Эти доблестные рыцари с презрением смотрели на тяжелый труд земледельцев и других мирных тружеников, о чем свидетельствует эпиграмма из «Песни о Харбарде»: «У Одина – ярлы, / павшие в битвах, / у Тора – рабы». Согласно древней традиции, война и пиршество были неразделимы. При дворах святых королей каждую ночь свершался обряд хождения рога по кругу. Когда же король со своим двором перемещался в другую страну, жизнь превращалась в нескончаемый круговорот битв и пиров.
В каждом доме удача и честь были фамильным богатством, передаваемым из поколения в поколение, они поддерживались объединенной силой членов клана. Вдали от дома каждому приходилось ковать собственную удачу и поддерживать честь клана в одиночку. И чем больше подвигов совершал человек, тем более требовательной и свирепой становилась его честь, как зверь, который никогда не знает, когда ему снова удастся насытиться. Многие викинги видели, как завоевывались и гибли королевства; величайшим героем считался тот, кто мог сказать: «Королевство потеряно, но никогда не поздно завоевать другое». Когда нравственная сила проявляла себя не столько в том, чтобы доказать, что человек стоит своей чести, сколько в том, что он добился славы, смерть была столь же великим и, возможно, более великим деянием, чем победа. Посмертная слава и жизнь в памяти новых поколений была самым желанным и надежным приобретением. Когда-то для клана честь была хлебом насущным. Теперь она превратилась в крепкий напиток бессмертия, который открывал мир блаженства за вратами могилы.
Влияние истории на интеллектуальную жизнь века викингов наложило сильнейший отпечаток на представление о судьбе. В те времена судьба была связана с удачей клана. Норны определяли – «выбирали» – жизнь ребенка, добавляя в нее следующие составляющие: определенную меру лет, события, чтобы их наполнить, и цели, к достижению которых стоит стремиться. Их «выбор» не считался непреложным законом, но он довлел над человеком и определял его поступки. В жизни викинга судьба воспринималась как божество, обладающее собственной волей; случалось, что судьба выбивала оружие из рук своего подопечного. Верный духу предков, он воспринимал решения судьбы как неизбежное и считал за честь не дрогнуть при встрече с этой деспотичной силой, которая в один день возносит человека на престол, а в другой – бросает его в море на корабль с горсткой людей на веслах. Человек доказывал свою силу умением управляться с парусами, когда их наполнял ветер, а когда приходило время, он с улыбкой отправлялся на дно.
Нигде в век викингов мы не находим отклонений от принципов тевтонской культуры. Завоеватели и короли свято хранили традиции своих предков. Но случалось и так, что негасимый свет старой веры начинал сиять лихорадочным свечением, идеалы и установления отцов преображались и возносились на новый уровень; ритуал и лежащие в его основе идеи приобрели новый импульс, точно так же, как социальные формы приходят на службу новым целям. Когда скандинавы научились выходить в открытое море, преодолевать безбрежные дали и достигать чужих берегов, их миграция стала не просто переменой места. На родных берегах окружавший их мир, каким бы большим он ни был, можно было окинуть внутренним взором; с открытием новых горизонтов древний Мидгард потерял свою определенность и стал превращаться во что-то более похожее на нашу Вселенную. Это изменение мировоззрения породило новое представление о богах и людях. Местные божества, чья власть охватывала только территории их почитателей, были заменены пантеоном богов, правящих миром. Святилище, являвшееся центром Мидгарда, вознесенное на небеса, превратилось в божественный дворец. Прославленные в веках мифы, повествующие о деяниях независимых друг от друга божеств, были превращены в поэтическую мифологию, божественную сагу точно так же, как это сделала более ранняя раса викингов, гомеровские греки.
