Я приняла корочку в руки, раскрыла ее – и сердце отправилось бегать марафон. Настроение, вопреки всему, не улучшилось.
Чуть кивнуть, впрочем, пришлось, и тогда все рассыпались в поздравлениях и принялись жать мне руки. Туров вытащил из-за дивана бутылку шампанского, мне стало немного плохо, все сделали по глотку из прозрачных стаканчиков; Арлинова приняла строгий вид и разогнала нас по кабинетам. Я немного замешкалась, снова вчитываясь в буквы на красном фоне, испытала нечто вроде отвращения к себе и чуть не влетела в гамовскую маму, собравшуюся уходить.
– Проводите? – спросила она, и я кивнула, запихивая удостоверение в карман джинсов.
Мы вышли на лестницу и стали неспешно спускаться вниз.
– А почему так рано?
– Да я вообще не должна тут быть. – Елена Леонидовна поджала губы. – По Максу соскучилась.
За эти слова я простила ей все возможные и невозможные прегрешения сразу.
– А рейс? – спросила я.
Она глянула на меня исподлобья:
– Наверное, вы в курсе, что их несколько в день. Но все отменили или отложили. Я приехала в пятом часу утра.
– И он не встретил? – поинтересовалась я недовольно, потом укусила себя за язык. Нашла чем заниматься, лезть в отношения матери и сына!
– Я не сказала ему ни времени, ни рейса, – вдруг легко рассмеялась она, молодея еще лет на десять. – Я кивнула, успокаиваясь. – А вас так волнует моральный облик моего сына?
Мы наконец-то дошли до выхода и встали на ступеньках, ведущих в безумно красивый заснеженный двор.
– Вовсе нет! – быстро выдала я; заслужила искреннюю улыбку и рассмеялась сама, вдыхая морозный воздух.
Елена Леонидовна посмотрела на меня излишне долго, о чем-то промолчала и направилась к сиротливо притулившемуся за оградой «Мерседесу».
– Вы же не имеете права здесь находиться! – крикнула я вслед.
Та лишь пожала плечами и махнула рукой.
Обратно в наш кабинет я влетела пулей. Замерла на пороге. Гамов сидел на моем столе и держал в руках мой ноутбук. Раскрытый. Да что с ними всеми такое сегодня? Сначала Туров, теперь вот он.
– А если бы у меня там было…
– Порно? – Гамов посмотрел на меня шаловливо и медленно отпил из стакана с кофе.
– Что-то начатое? Недописанное?
Я скрестила руки на груди. Раз уж ему нравится, когда я много говорю, – не дождется.
– Да тут есть уже. Дорогие ученые, у меня в подполе раздается стук.
Я выдернула ноутбук у него из рук и с самым независимым видом села за его стол.
Гамов только брови поднял и снова отхлебнул из стакана. Я засмотрелась было на его шею, но тут же себя одернула.
– Ты отчет в таком виде и собираешься сдавать?
Я сделала три гневных шага по комнате, захлопнула дверь – и оказалась с Гамовым нос к носу.
– Может, объяснишь?
– Что именно? – Он задумчиво посмотрел мимо меня, и я испытала резкое желание рвать и метать.
– Год? Маму? ФСБ, в конце концов? Мое звание?
Гамов хмыкнул и поставил стакан на стол.
– Легко, Роза. Год назад я впервые прочитал твою книгу. Столько шума было – сложно не прочитать. И очень захотел познакомиться. Мама однажды написала роман и, стесняясь всех, выложила его в Сеть под никому не известным псевдонимом. Искали долго, когда нашли – я уговорил ее снять книжку с сайта и на всякий случай издать. Насчет ФСБ и звания думай сама. Неужто за полтора месяца не сообразила, что мы не воины справедливости на благотворительной основе? И вообще, где мой подарок?
Я продолжила молча сверлить его взглядом.
– И да, я прошу прощения, ты действительно Роза Оливинская, никогда бы не подумал, но в этого рода документах пишут правду. – Он мгновение помялся. – Тебе Арлинова про Бориса рассказывала?
Я вздрогнула и вытаращила глаза:
– Да, а что?
– Я бы временные нестыковки углядел в этом, а не в, прости, фразе, оброненной моей мамой.
– Это что, стандартная страшилка для зарвавшихся юнцов? – спросила я, игнорируя тот факт, что Гамов придал излишнее значение тому, чему придала излишнее значение я сама.
Он фыркнул.
– Рано или поздно об этом узнают все. И, честное слово, если бы ты так не поработала с прорывом, я бы тебя выгнал взашей собственными руками.
Ожгло, будто прутом по спине.
– Я решила, что прорывы, пусть и не ежемесячные, были всегда. И что в СССР явно существовал институт, этим занимавшийся. И что оба они – оттуда. – Я помолчала и зло сощурилась. – Сам бы выгнал, значит…
