Конечно, все идеи, которые генерирует Вакарчук, соединяя эстетику исходной англоязычной рок-культуры с рок-культурой в ее украинском понимании, все, что он делает на этом поприще, вызывает глубочайшее уважение.
Он проехался в прошлом году по всей Украине. Я спросил его, были ли полны залы. Ответом были вскинутые домиком брови. Я так понимаю, что в отличие от туземного положения дел в наших палестинах, Вакарчук там действительно дорос до масштаба личности, объединяющей вокруг себя молодых.
Это было удивительно приятно наблюдать по хронике, которую я посмотрел, и по музыке. Музыка не стыдная. На мой вопрос в конце съемки, что для него главное в жизни, он сказал, снова вскинув брови домиком: «Конечно семья».
Вот в отношении не Гвинет Пэлтроу, а Святослава Вакарчука, я уверен, что он обязан говорить, потому что, в отличие от того, что брякнет Гвинет Пэлтроу, актриса в одном ряду с Дженнифер Энистон и Пенелопой Круз, то, что скажет Вакарчук, – нужно. Пусть и в одной отдельно взятой стране. Стране, которая хочет производить своих героев, а не снимать кальку с западных (вы знаете, про какую страну я говорю сейчас).
Памяти Сани Козлова
Я в первой – Блистательной! – книге два слова молвил об «Агате Кристи»; меня извели: «мало!», «Любишь? Докажи!»
Мое сердце достаточно просторное, присаживайтесь, будет вам про АК.
От ОК.
Я узнал-услышал их, когда, еще в Кутаиси, пытался научиться не волноваться из-за х*йни, вроде общественного мнения и погоды, грезил о деньгах, чтоб не стыдно перед родителями, чтоб я оправдал и т. д.
И вдруг – по башке! – салонное декадентство с элементами фронды, в любую секунду чреватую либо тошнотой, либо влюбленностью в это пороховое паясничанье, столь выспренно-пафосное, что я тут же услышал единоверцев, которых, предположил я сразу, за их инаковость, за их вычурность многие хотели бы подвергнуть… назовем это поркой.
Все слышат в песнях АК то, что хотят услышать. Кто-то – про деморализующий страх исхода, я вижу радугу над кладбищем.
Меня, знаете ли, раздражает, когда меня со сцены учат, да еще и топорными дефинициями. Тому, кто вознамерится покорить меня, надобно знать, что у меня тонкий вкус, богатая фантазия и, помимо означенных шикарностей, Ай-Кью высочайший.
Самоловы знают.
Они, как и я, знавали и дно, и вкус катарсиса, и обиду на свою долю и согласие с ней; и готовы были жертвовать чем угодно, лишь бы правду свою отстоять, отказываясь даже от мелких уступок обывательщине.
Музыка нужна даже тогда – а может быть, кому-то она именно тогда и нужна – когда ты ненавидишь весь белый свет. Я знаю тьму песен АК, которые врачуют, но не нежностью, а клином.
Они намеренно выбрали немереную манерную стилистику, где только посвященный может наслаждаться только ему слышимыми чистотой и ясностью.
Всю карьеру, пока Кинчев вращал очами, Самойловы построили на меланхолическом выражении лиц, на которых читались непередаваемые ощущения от контактов с иными мирами.
Пока другие группы (кроме, может быть, «Чайфа») играли самозабвенное барахло, АК не унималась в своей амбициозности: каждый альбом был лучше предыдущего.
С годами не утратив тонкости красок, они (братовья) утратили близость. И разошлись, чтобы стать счастливыми где-то там, в блаженном далеко, и поодиночке.
АК были истребителями скверны; у них были невероятно высокие стандарты относительно поклонников (это очевидно по мне).
Моя репутация пропащего человека тем не менее держится вот на таких проявлениях вкусовщины. Скажу ужасную вещь: «АК» – лучшее, что было в этой стране в области рок-музыки.
Стремление к понятности не мешало им быть вычурными, на глазах превращаясь в постановщиков поэтических клинов ужасов, усугубленных содержательной рифмой.
Все их песни были об этом, о согласии с человеческой долей. При том, что доля эта – ужасна.
Теперь один корчит из себя загробного Будду, а второй тратит себя зазря: воюет с Троицким.
Мой коллектив развалили, суки.
Я подарю тебе канареечный бьюик!
Справка. Во-первых, я обожаю наши поп-песни. Они – таблетка от всех хворостей, возьми хоть мигрень, хоть проблемки с двенадцатиперстной. Они – зеркало: так мы живем, так мы чувствуем, так мы любим. (Извините, пожалуйста, что лишил вас иллюзий: вы-то думали, что живете по-другому, очень высокому, душевному разряду. Ан нет.) Поп-песни встряхивают через смех, через усмешечку, через грустинку; то, что вы прочтете ниже, – это прозаический урожай, снятый на поле нашего поп-музона; я не был уверен, интересно ли будет вам читать, как я домысливал «инфузорийно-туфельковые» песенки, посему обильно инкрустировал сюжет об ахах и охах виньетками, которые выдают во мне прилежного читателя сардонических мастеров.
