Церковный разлад с Византией
В области русско-византийских отношений заявленный в "Слове о законе и благодати" церковно-политический курс привел к тому, что в конце 30-х гг. XI в. Русская земля и Византия вступили в многолетний период враждебного противостояния, кульминационным моментом которого стал последний в истории обеих стран поход Руси на Константинополь в 1043 г.
Византийский историк Михаил Пселл, близкий в те годы к императорскому двору, следующим образом отозвался о причинах острого политического кризиса в русско-византийских отношениях: "Это варварское племя всегда питало яростную и бешеную ненависть к гегемонии ромеев; при каждом удобном случае изобретая то одно, то другое обвинение, они создавали предлог для войны с нами".
Ключевым словом в его сообщении является греческий термин hegemonia. Некоторые историки считали, что в данном контексте он означает просто "империя, держава". Однако этот вариант перевода слишком явно противоречит действительным фактам, которые говорят о том, что крещеная Русь никогда не покушалась на государственное бытие Византии или на ее территориальную целостность. Наоборот, со времен Владимира многотысячный русский корпус не раз помогал империи отстоять ее старые владения и заполучить новые. При Ярославе русы, верные своим союзническим обязательствам, продолжали пополнять ряды византийской армии. В 1030 г. они разделили с ромеями бедствия неудачного похода на Алеппо. Спустя шесть лет источники отмечают их в войске патрикия Никиты, осаждавшего крепость Пергри на византийско-армянской границе. В 1038-1042 гг. русские наемники приняли участие в сицилийской экспедиции стратига Георгия Маниака, закончившейся покорением почти всего острова.
Но, уважая государственный суверенитет Ромейской державы, Русь совсем иначе относилась к ромейской "гегемонии", то есть к официальной имперской доктрине, которая провозглашала византийского василевса верховным правителем над всеми народами, принявшими христианство из Византии, и которая находила свое продолжение в жесткой канонической практике Константинопольского патриархата, сковывавшей самостоятельную жизнь национальных Церквей. На церковно-политические притязания греков русские князья действительно отвечали "бешеной ненавистью" независимых государей, глубоко уязвленных навязанным им статусом "подданных" василевса. И если Владимир сумел оградить свое достоинство суверена женитьбой на багрянородной принцессе и царским титулом, то Ярослав был в этом смысле абсолютно не защищен, так как византийский титул кесаря не передавался по наследству.