— Я сменился, — предупредил Хогг. Он уже сбросил позорный парик, теперь снял куртку бармена. Его собственный штатский пиджак был в чуланчике в дальней части бара. Он пошел за ним. Джои как раз открыл дверь, которая вела в коридор к выходу, напротив двери в «Уэссекс-сэдлбэк». Выходя в приличном пиджаке, Хогг обнаружил ту самую дверь широко распахнутой, чтобы служащие отеля имели возможность все видеть и слышать. Тут была представлена вся Европа в лице горничных и поварят, которые поклонялись глобальному мифу с открытыми ртами. Позади оставался Джед Фут; Джон протискивался вперед. Шаркая к служебному лифту, несчастный Хогг вдруг услышал знакомые звуки:
Машина ныряет в поющий зеленый придел,
Где дубы, и буйные каштаны, и тополь
Пышут пламенем; взрезаны тысячи вен,
Летней крови неудержимый поток полетел,
Расползаясь по миру в зеленое грязное море, потопом
Захлестнув слабый воздух и солнце над пиками
каменных стен.
Прочитано скверно, словно чтец с трудом разбирался в плохо знакомой кириллице. Потом Йод Крузи сказал:
— Зубы мне немножечко расшатались. — Смех. — Накатать накатал, прочитать не могу. Ну, конец вот какой:
Только тоненький камертон человеческих дел,
Красный ящик для писем в поле за поворотом,
Призывая к порядку, свистком просвистел,
И орган содрогается, как гигантский котел,
Звучит внятная нота.
Аплодисменты. Йод Крузи сказал:
— Только не пытайте, чего это значит. Просто взял и накатал. — Смех. — Не, серьезно, я жутко стесняюсь. Просто собрал стишки в книжку, чтоб как бы показать. Знаете, показать, что нам нравится чуточку думать мозгой, а всякие kvadraty, как тут кой-какие квадраты себя называют, чтоб не думали, будто все будет по-ихнему. — Радостный хор.
Хогг застыл на месте, как monumento из мороженого. Бежав от присутствующей здесь суки, ему пришлось оставить множество рукописей со стихами в ее квартире на Глостер-роуд. Они существовали, а потом исчезли. Среди них голография «Ручного зверя». Не имея возможности восстановить по памяти, теперь нельзя быть абсолютно уверенным… Стой. Художник, приятель той суки, по имени Гидеон Далглиш, что-то рассказывал на каком-то светском мероприятии о поездке с другом по зеленой летней Англии, когда их, милый мой, поглотила непотребная зелень, сильно разросшаяся зеленая карцинома, устрашающе бесформенная и громадная. И вдруг красное пятно почтового ящика рассеивает, укрощает зелень, облекает ее в постижимую форму. Природе необходим человек, милый мой. Перед глазами Хогга, Эндерби, промелькнули слова СРЕЗАННЫЕ СОНЕТЫ, выстроились для инспекции рифмы. И тогда… Он стоял, вытаращив глаза в пустоту, не в силах шевельнуться. Снова слышался голос Йода Крузи, микрофонно перекрикивавший громкий радостный хор:
— Ага. Хватило на ЧК, НЛО и всякая как его там. И хочу сказать творческое лю-лю нашей вот тут мамуле, которая как бы мне пособила. Ну, щас мы вам нашего нового диска сделаем, и без всякой фанеры. Вижу, парни уже забрались, приготовились. Одного меня не хватает. — Экстаз.
Хогг страдальчески повернулся. Затем, словно при двадцатикратно усиленном «же», как в научно-фантастическом романе, с усилием заставил ноги волочиться вперед к открытым дверям в «Уэссекс-сэдлбэк». Джеда Фута била дрожь. В другом конце дымного обеденного зала, теперь затемненного опущенными гардинами, он увидел торжествующих в потоке света «Грузи-друзи», которые с ухмылками выстроились на маленьком подиуме. Йод Крузи держал плоскую гитару с выползающим гибким шнуром. Перед остальными высились барабаны. Они с ухмылками целились палочками. Потом разом ухнули в адский шум, изрыгая четырехкратно усиленные расставленными по углам динамиками звуки.
И вот так давай, и вот этак, йя.
Дальше поцелуя нельзя никак, йя.
Только куда ты придешь вот так, йя,
О, куда ты придешь, йя, бабаааах?
Где она — вот вопрос! Где она, чтоб он вошел, разоблачил ее, всю богопротивную шайку, перед небесами всевышними, которых не существует? Хогг прищурился в полумраке и вроде увидел ужасную шляпку из перьев. Потом в маленькой группе у открытых дверей началась какая-то бурная суета, послышался шум, неожиданно острый запах жареной еды. Две горничные завизжали, вцепились друг в друга. Барабаны на подиуме грохотали, как сумасшедшие. Йод Крузи отплясывал безумный пьяный танец, задирая ноги, точно шагал по загаженному коровнику. Автономный рот издавал пронзительный визг, глаза косились, разыгрывая низменную комедию. Толпа хлопала.
