Варела опирался на идеи своих предшественников, и Найссера, и Гибсона, и др. Но особую ценность он видел в философской феноменологии Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти и осуществлял проект натурализации феноменологии, чем очень гордился. Развивая энактивный подход к познанию, Варела ссылается на идеи Гуссерля о «протенциях» – о как бы устремленных в будущее линиях, или траекториях, которые задают характер когнитивной активности в настоящем. Он называет это «the bootstrap principle» – «принципом шнурка»: если потянешь за один конец, то другому концу, через ненаблюдаемое смещение множества петель, передается этот импульс потягивания. «Метафорически выражаясь, идущий по дороге и сама дорога неразрывно связаны друг с другом»[286], – разъясняет он. Протенции выражаются, в частности, в эмоциональной настроенности, аффективной тональности, которые задают вектор, русло предстоящего когнитивного акта. Формируется «протенциональный ландшафт», который ведет процесс развертывания когнитивной деятельности.
Взаимное приспособление познающих существ и среды их обитания происходило и в процессе эволюции жизни. Известно, например, что зрение медоносных пчел смещено к ультрафиолетовой части спектра, чтобы лучше распознавать цветки с нектаром. Но и цветущие растения прошли в ходе эволюции свою часть пути. Их взаимный встречный путь и есть коэволюция. «Окраски цветов, по-видимому, коэволюционировали с чувствительным к ультрафиолету, трехцветным зрением пчел»[287]. Коэволюция как взаимное приспособление для выживания нередко происходит и через борьбу друг с другом путем создания защитных фильтров. Примером коэволюции является динамика совместной жизни некоторых растений и поедающих их гусениц. Растение и поедающие его гусеницы составляют единую систему. Растения вырабатывают ядовитые для гусениц вещества, однако определенные виды гусениц (например, гусеницы монарха) в ходе эволюции приобрели нечувствительность к ядам, вырабатываемым растениями. Более того, гусеницы накапливают яды в своем теле и тем самым становятся несъедобными для птиц.
Тезис о важнейшей роли движения, действия и вдействования (enactment) может быть развит и применительно к взаимоотношениям когнитивного агента и среды. Именно через телесное движение ребенка осуществляется его самовыделение из социальной среды и тем самым формирование его собственной идентичности, его Я. На это указывал еще Анри Бергсон в работе «Материя и память», впервые опубликованной в 1896 г., т. е. задолго до появления теории Жана Пиаже. «Психологи, изучавшие раннее детство, знают, что представление наше вначале безлично. Только мало-помалу, благодаря индукции, оно принимает наше тело за центр и становится нашим представлением. Механизм этого процесса понять легко. По мере того как тело мое передвигается в пространстве, все другие образы изменяются; образ же моего тела, наоборот, остается неизменным. Мне в итоге приходится сделать его центром, к которому я отношу все другие образы»[288].
И далее он пишет о важной роли активности телесного восприятия: «Актуальность нашего восприятия состоит… в его активности, в движениях, которые его продолжают, а не в относительно большей интенсивности: прошлое – это только идея, настоящее же идеомоторно. Но этого-то упорно не хотят видеть, смотря на восприятие как на разновидность созерцания, приписывая ему чисто спекулятивную цель и направленность на некое неведомое бескорыстное познание: как будто отделяя его от действия, обрывая таким образом его связи с реальным, его не делают сразу и необъяснимым, и бесполезным! Но тогда упраздняется всякое различие между восприятием и воспоминанием, потому что прошлое по своему существу есть то, что уже не действует, и, не признавая этого признака прошлого, становится невозможным отличить его от настоящего, то есть от действующего»[289].
Через осмысленные действия ребенок научается проводить различия, намечать границы между предметами окружающего мира, которые первоначально слиты для его взгляда в общую массу, неразличимы. «Бесспорно, что в известном смысле существует множество предметов – один человек отличается от другого, дерево от дерева, камень от камня, так как каждое из этих существ, каждая из этих вещей имеет характерные особенности и подчиняется определенному закону эволюции. Но вещь и то, что ее окружает, не могут быть резко разделены, постепенно и незаметно осуществляется переход от одной вещи к другой: тесная взаимосвязь всех предметов материального мира, непрерывность их взаимодействий и реакций доказывают, что они не имеют тех точных границ, которые мы им приписываем. Наше восприятие как бы очерчивает их осадочную форму, оно определяет предметы в той точке, где останавливается наше возможное действие на них и где, следовательно, они перестают касаться наших потребностей. Такова первая и наиболее очевидная операция воспринимающего ума: он прочерчивает деления в непрерывности протяжения, просто подчиняясь внушениям потребностей и нуждам практической жизни»
