Врачи стали совещаться, тасовать отчеты, отпечатанные в трех экземплярах, без толку их просматривая. Они все знали, что диагноз может быть только один - абсолютно здорова. Сестры принесли перекусить. Были поданы коктейли и виски в высоких стаканах, атмосфера стала более непринужденной, и все незаметно для себя перешли к обсуждению проблем гольфа. Только один врач утверждал, что до него очередь так и не дошла. Он настаивал на своем праве личного осмотра пациентки. Мэйтрон уступила и предоставила ему сцену.
- Мне понадобится техник-осветитель, - сказал доктор, специалист по ухо-горлу-носу.
Элоиза была недовольна, что ее размышления прервали. Для успешного завершения своего плана она должна была остаться одна. Но препираться было бессмысленно. В ее же интересах было оказывать им максимально возможное содействие.
Врач приволок с собой тележку на колесиках, похожую на мешок для хранения клюшек для гольфа. Он начал с ней возиться, изо всех сил стараясь расстегнуть пряжки, но странная окостенелость позвоночника мешала ему. Элоиза подумала, что он наверняка носит хирургический корсет для фиксации межпозвоночных дисков или от какой-нибудь другой болезни, сопровождающейся разрушением костей. Каждый раз, когда он пытался нагнуться, лицо его морщилось и он втягивал воздух сквозь гнилые зубы.
- Сестра, - позвал он, и на сцену выбежала сестра, одетая, как для операции, в маске и халате, скрывающем ноги. Доктор и сестра разложили инструменты на полу, все это время зал пил и жевал. Элоиза наблюдала за одним из врачей, который так трясся от артрита, что каждый раз, когда хотел выпить виски, вынужден был ложиться на пол. Влить в себя жидкость, пребывая в стоячем положении, было для него совершенно невозможно. Кто-то из коллег упрекал его, что он злоупотребляет алкоголем, на что страдающий артритом доктор ответил, что хотя алкоголь и усугубляет его болезнь, но, несмотря на это, является хорошим обезболивающим средством.
Кроме того, он никогда не курил табак, а это - канцероген. Другой доктор, почти не видный в клубах табачного дыма, заметил, что табак вовсе не канцероген. Так они обменивались тяжеловесными шуточками, в это время врач на сцене попросил притушить свет. Зал счет, что это внесет дополнительный дискомфорт, но сестра уже начала опускать шторы, и свет в театре был притушен. Элоизе стала видна надпись "Выход" над небольшой дверью в конце зала. Раньше она эту дверь просто не замечала.
-Черт! - воскликнул врач, так как ему совсем ничего не было видно. Дайте свет.
Свет загорелся ярче, а доктор и сестра взгромоздили между собой батарею, чтобы подключить к ней головную лампу.
- Свет! - снова крикнул он, и в конусе исходящего из его лампы света пристально посмотрел на Элоизу.
- Откройте рот.
Она открыла рот, и он тут же вставил в него роторасширитель Дойена.
- Скажите "А".
- А-a-a-axl
Слюна капала у Элоизы с подбородка, и сестра вытирала ее кусочком марли. Доктор ковырялся у нее в горле, потом при помощи носового расширителя сделал детальную переднюю риноскопию.
- У вас в носу полный порядок, - объявил он.
- А-а-а-ах!
Он тихонько завел какую-то литургию на латыни, и сестра застенографировала ее на расстеленных между ними крахмальных простынях.
- Нет ни ринита, ни синусита, ни эпистаксита, ни полипов, ни фарингита, ни тонзиллита, ни аденоидов. - Oн на минуту остановился, поднес руку ко лбу. Потом схватил петлю для удаления миндалин в одну руку, кюретку для удаления аденоидов в другую и бросил их на пол. Неуклюже повернулся, отвесил залу поклон, глубиной в дюйм, и покинул сцену. Сестра вынула у Элоизы изо рта расширитель, дала клочок хирургической марли, свалила инструменты в кучу и бросила в сумку на колесиках. Когда сестра уходила - а может, это все-таки был он, - то повернулась и насмешливо улыбнулась пациентке из-под маски.
- Такие прекрасные инструменты превратились бы в бесполезные музейные экспонаты, если бы все были такими здоровыми, как вы, - шепот прозвучал горько, в голосе слышался оттенок зависти. Элоиза потерла то место, где давил расширитель, высморкалась в хирургическую марлю, хоть та и царапала кожу, прочистила горло. Она уже не могла заниматься своими мыслями. Времени оставалось мало.
