Вот так образовались в древние времена грязевые вулканы, а гном Эльморк явился на белый свет.
Эльморка мало огорчило то, что его выдворили наружу. Он смотрел по сторонам большими бледно–фиолетовыми глазами, деловито расхаживал по горной вершине, смеясь, останавливался среди своих маленьких вулканчиков, заталкивал в их жерла палку–мешалку и орудовал ею, с восторгом ловя брызги, плевки и потоки грязи.
И если заблудившаяся птица, отравленная испарениями газов, с жалобным криком утопала в холодном месиве, его это нисколько не трогало. Ему было наплевать, что вся трава, пытавшаяся пустить ростки вокруг вулканчиков, покрывалась бурой массой.
Он жил одним стремлением : постоянно будоражить вулканическую грязь. Зачем он это делал, он не знал. Только смутно ощущал, что однажды это ему пригодится.
ГЛАВА 2. О МАЛЬЧИКЕ ПО ИМЕНИ ГАЙНИ
А у подножия грязевого вулкана, в широкой долине расположился Маленький город. В нем никогда не происходило ничего особенного, то есть ничего такого, что заслуживало бы нашего внимания. Жители спокойно занимались своими делами. И никто не знал, что река, протянувшаяся вдоль города, начинается с маленького источника, пробившего себе путь как раз возле самой избушки Фридолина и Эльморка. Да никто и не задавался подобными вопросами. Люди просто наслаждались необыкновенно прохладной и чистой водой и радовались обилию рыбы в реке.
В этом городе было, конечно, очень много детей. Как, впрочем, и везде. Троим из них отведена в нашей истории особая роль. Это два мальчика и девочка. Одного из мальчиков звали Гайни. Он принадлежал к народу, не знающему разницы между природой и «другим» миром. Для этих людей лес был домом, великолепие звезд в летней ночи — роскошным залом. А дождик, моросящий с затянутого тучами неба, они воспринимали как подходящую возможность очередной раз помыться без особых хлопот, с надеждой ожидая ясных дней.
Тысячелетиями возникают на Земле народы. Они меняются, развиваются счастливо или трагично, ведут войны, строят дома, занимаются искусством, а потом медленно исчезают. Народ, к которому принадлежал Гайни, был другим. Время текло сквозь него, не в силах его изменить. Тысячелетиями он оставался таким же, каким был с самого начала. Что эти люди задумывали, то и случалось. Чего желали, то и получали. О чем мечтали, то и происходило. Для них не было близкого и далекого. Они всегда были в центре пространства и времени. Что они видели, то могли передать, но не словами, а песней и танцем. Все живое было им близко, как собственная кожа. Любую боль они ощущали как свою собственную. Никогда они не жаловались на голод и холод. Их святыней был огонь. Во сне они прижимались к земле. Вода означала для них жизнь.
Но они никогда не говорили о жизни. Даже долгими вечерами, сидя вокруг своих дымящихся костров.
Жили они группами. Спокойно переносили все тяготы. Если же вдруг случались времена изобилия, они буйно наслаждались им. И тогда текли потоки вина, сало капало со сковородок, далеко слышны были песни и шум дикой пляски.
Они презирали законы, которые навязывал им «другой» мир. У них была тайна, о которой сами они лишь догадывались. И ничему на свете они не придавали такого значения, как молчанию — сокрытию этой тайны, внутри которой они и жили, как в большом прозрачном шаре.
Прошло не так уж много времени с тех пор, как семья Гайни со всем своим скарбом кочевала с места на место. Привычные к дождю и палящему солнцу, к голоду и изобилию, всем довольные, беспечно тянулись они в своих разноцветных кибитках через всю страну, благодарные каждому доброму уголку на берегу какой–нибудь речушки, послужившей им местом отдыха после утомительного пути. В черном шатре, истрепанном ветрами и долгими годами, было достаточно места. И прежде всего потому, что старшие сыновья спали под открытым небом. В палатке располагались на ночлег женщины и младшие дети. И пока их не сморит сон, наблюдали оттуда за отцом, который еще долго сидел у костра с другими мужчинами, помешивая угли. А иногда на фоне неба вырастала черным контуром фигура бабушки. И когда, ближе к ночи, в узком просвете палатки изменялось расположение звезд, с неба спускался месяц и с доверчивостью кошки усаживался бабушке на плечо, а она тихим голосом не переставая нашептывала небу старинные слова своего языка. Так казалось иногда засыпавшему Гайни и его многочисленным братьям и сестрам.
