Он прервал ее яростную речь и мягко спросил:
- Разве не лучше пригласить их к нам, победить дружбой и тем самым получить возможность хоть немного влиять на них? Если мы будем враждовать с ними, то проиграем. Они явятся сюда как завоеватели, как разрушители, будут преследовать нас везде, где только можно, перешагивая через потоки нашей крови. Не вижу здесь славы. Какой толк в том, что вы стараетесь сохранить в такой священной неприкосновенности, если народ погибнет? Перевранные легенды в памяти людей и нашей полуродни? Не будет ли смертельной ошибкой, если вырождающийся народ с задранным от собственного величия носом закроет глаза и заткнет уши?
Илдилинтра была вынуждена остановиться, иначе она, ослепленная яростью, со всего размаху налетела бы на него. Она стояла перед ним, почти нос к носу, вслушивалась в поток его вопросов и так крепко прижимала к бедрам кулаки, что на пальцах побелели косточки.
- Вы собираетесь стать тем, кто допустит эти… эти скотские племена в наши самые тайные, самые уединенные места, куда пока распространяется наша власть? - наконец спросила она. Голос ее охрип и стал уже совсем неприятным. - Чтобы те немногие, кто переживет ваше безумие, вспоминали о вас с ненавистью, как о предателе, который торжественно клялся служить своему народу, а довел его до гибели?
Элтаргрим покачал головой:
- У меня нет выбора. Только в Открытии я вижу путь к тому, чтобы у нашего народа было будущее. Все остальные пути, а я перебирал их все, в том числе и небольшую войну, приведут - и очень быстро, за несколько сезонов, - к кровавой бойне. Это схватка, которая может кончиться только поражением и гибелью Кормантора хотя бы потому, что все остальные расы, кроме карликов и гномов, многочисленнее эльфов в двадцать с лишним раз. А люди и орки превосходят нас в тысячи раз. Если гордыня доведет нас до войны, она доведет нас и до могилы, а делать такой выбор от имени наших детей я не имею права, потому что погублю их жизни раньше, чем они сами смогут сделать выбор и позаботиться о себе.
Илдилинтра фыркнула:
- Такой почерпнутый из страха довод можно приводить всю жизнь, до самой старости. Всегда будут дети, которые еще слишком молоды для того, чтобы самим выбирать путь.
Она снова заметалась, обходя Элтаргрима так, чтобы оставаться к нему лицом. И добавила почти небрежно:
- Есть старая песня, в которой говорится, что не переубедить коронеля, если у него есть твердое намерение. Теперь я вижу, что песня права. Я больше ничего не могу сказать, чтобы переубедить вас.
Когда их взгляды встретились, что-то очень усталое и даже старческое появилось в лице Элтаргрима:
- Я не боюсь, Илдилинтра, любимая и гордая Илдилинтра,- сказал он,- Коронель обязан делать то, что правильно, чего бы это ни стоило и как бы ни оценивалось…
Она даже зашипела в злобе, когда он слегка протянул к ней руки.
- …Именно это и означает быть коронелем, а вовсе не почести, регалии, поклонение.
Илдилинтра отстранилась от него и направилась к каменному бордюру, увитому ползучей лавандой. С хищной грацией она сложила руки на груди и стала всматриваться поверх водной глади на юг. Сейчас, в лунном свете, эта гладь напоминала чистую белую простыню - или саван. За ее спиной повисла тишина, глубокая, почти оглушительная.
Наблюдая за ней, коронель уронил руки. Он терпеливо ожидал. В этом королевстве воинствующей гордыни, в королевстве, где никогда и ничего не забывается, труд коронеля по большей части состоял в терпеливом выжидании. Молодые эльфы никогда этого не понимали.
Благородная леди Старим долго всматривалась в ночь. Почти бесконечно. Ее руки слегка дрожали, а голос, когда она заговорила, был высоким и таким же нежным, как внезапно налетевший ветерок:
- Ну что ж, зато теперь я знаю, что должна сделать.
Элтаргрим поднял руку, чтобы своей магической мощью сковать свободу леди - самое серьезное оскорбление, какое можно нанести главе эльфийского дома.
И все же он немного опоздал. В ночи внезапно вспыхнул огонь и взлетел сноп искр там, где встретились их силы. Они боролись довольно долго, но ей удалось ускользнуть. В руке леди Старим был родовой клинок ее дома, а глаза не отрывались от коронеля.
