- Пожалуйста, - сказал Родион.
- Пра-шу! - сказал парень, но тут же поправился: - То есть спасибо!.. Ловко вы этого пижона!
Родион не отозвался, смотрел, как у парня мелко дрожат руки.
- А Гришку Колотилина, пьяницу и алкоголика, вы не знаете?
- Это вы будете? - Родион рассмеялся.
- Я, - гордо сказал парень. - Употребляю! Вусмерть. Можно с вами по стопарю выпить?
- Я не пью, - нахмурился Родион, заметив, что парень чуть навеселе. Добавил: - С кем попало.
Гришка растерялся, бормотнул:
- А я не кто попало.
- Кто же вы?
- Я на стройке работал, - сказал Гришка. - По шестому разряду.
- И что?
- Выгнали, - простодушно объяснил Гришка. - Можно, расскажу по порядку?
- Валяй! - Родион присел на бревно. Ему все равно сегодня делать было нечего, и парень чем-то его заинтересовал. Пусть поговорит, а что?
- Взялось все с одного случая, - обстоятельно начал Гришка. - Захожу в закусочную. Спрашиваю: "Напитки у вас бывают?" - "Коньяк", - говорят. А у меня уже характер слабый выработался. Через полчаса я захорошел. Чувствую только, вторую бутылку давлю. В углу стоят трое. "Идите спать", - говорю. Они меня пригласили на улицу и уделали. Выхожу утром на работу - весь в синяках. Мастер спрашивает: "Что это с тобой, Колотилин?" - "Родимые пятна", - говорю. "Раньше не было". - "А они, отвечаю, у меня особые, блуждающие. Сегодня здесь, завтра там". И тут он меня обидел. "Это родимые пятна капитализма", - говорит. Я ему тоже врезал. Как он молодых ребят опивает и что у них с прорабом одна лавочка. Ну, перевели в подсобники. Это меня-то, плотника первой руки!
В голосе Гришки Колотилина послышалась обида.
- Ну-ну? - сказал Родион.
- Повело совсем. С утра уж я не мог без этого. Олифу начал потаскивать, белила, рубероид. Товарищеский суд был и много другого. Потом работу совсем забросил, ни за что пятнадцать суток получил. Выселили, паспорт в милицию забрали - и сюда...
- Хорош, - сказал Родион и поднялся.
- А ловко вы сегодня этого хмыря! - восхитился Гришка. - Будто краном... Можно у тебя спросить?
- Еще рубль? - Родион глянул в те же умоляющие глаза. - Не дам.
- Да нет, - сказал Гришка. - Не то. В работу бы меня скорей взяли, а то я тут чего-нибудь сопру по мелочи.
- Давай ко мне тогда, елки-моталки.
Родион поднялся, пошел было, но такой уж день, видно, выдался - его догнал Евксентьевский, тронул за рукав.
- Ты на меня только не рычи, товарищ Гуляев, - сказал он и засмеялся как ни в чем не бывало. - Можно один вопрос задать?
- Спрашивайте, - сказал Родион равнодушно.
- У меня такой вопрос, товарищ Гуляев. Почему мы должны перед этим товарищем Гуцких ползать?
- Вам не понять.
- Да? Это почему же?
- Да так уж.
- А все-таки?
- Да за одно то, что он весь осколками порван! И под сердцем у него сидит кусок немецкого железа, а он на вас, сволочей, еще нервы мотает!
- Значит, берешь меня в свою команду?
- А идите вы к едрене-фене! - Родион затоптал окурок и пошел прочь, сплевывая с губ табачную горечь.
5
Следователь. Свидетельница Чередовая, вы первый раз увидели Евксентьевского на пожаре?
- Нет, в вертолете еще обратила внимание.
Следователь. Обратили внимание? А он на вас тоже обратил внимание?
- Ну, все в одной кабине были...
Следователь. И Гуляев?
- Рядом сидел.
Следователь. А он ухаживал за вами?
- Зачем вам нужно знать такие вещи? Ну, ухаживал, если в вашем понимании...
Следователь. Я спрашиваю, этот Евксентьевский-то не ухаживал за вами?
- Вы считаете, я бы позволила?
Следователь. Значит, вы не думаете, свидетельница Чередовая, что причиной преступления была ревность?
- Я даже не думаю, что и преступление-то было.
Следователь. Ваше особое мнение мы знаем. Но учтите, за ложные показания вы несете уголовную ответственность по статье сто восемьдесят первой.
- Не боюсь я ваших статей. Я правду сказала.
В субботу после обеда Родион позвонил на базу.
- Какие пироги, Платоныч?
- Горячие, - донесся голос Гуцких. - Это ты, Гуляев? Горячие пироги. Горимость высшая, пять баллов. Пластает тайга.
- Ясно. Бирюзов не прилетал?
- Хватился! Утром еще. Про тебя спрашивал.
