Мы, выходцы с Украины всегда держались друг за друга… Я вам, Олег Юрьевич, больше скажу…
Когда в 1939 году Арсений Павлович предложил мне сотрудничать с органами, я уже знал, кто в нашей лаборатории «Мечников», кто «Боткин», а кто «Бехтерев»… Да-да, не удивляйтесь! Поэтому я без колебаний выбрал себе псевдоним «Павлов», ну чтобы не было повторов…
То, что мы все работаем в лаборатории под двойными фамилиями, — для нас тайной не являлось. Думаю, что единственным человеком, не имевшим допуска к секрету о нашей осведомлённости, был Арсений Павлович Величко…
Однажды во время какого-то застолья, мы, сравнивая наши секретные фамилии, даже пришли к выводу, что органы, привлекая кого-нибудь к негласному сотрудничеству, запрещают брать себе в качестве псевдонима фамилии вождей и иностранные имена, всё остальное — пожалуйста!
К Арсению Павловичу мы относились терпимо, без угодливости и страха. Но и без панибратства, несмотря на то, что он тоже был с Украины. Со своей стороны, он нас всех очень уважал и ценил… Он требовал конспирации в работе — вот мы её и соблюдали: держали в секрете от него, что нам известно друг о друге…
Заметив озорные огоньки в глазах Казаченко, рассказчик поинтересовался:
— Вас эти подробности не коробят?
— Отнюдь, Аркадий Соломонович, продолжайте…
— О том, как на почве профессиональной и земляческой солидарности может циркулировать информация между негласными помощниками органов госбезопасности, Казаченко знал с самого начала своей служебной карьеры, когда приступил к обязанностям куратора центрального аппарата ВАО «Интурист».
— Это хорошо, что между нами наладилось взаимопонимание… Да, так вот! — воскликнул Розенталь и от удовольствия потёр руки.
— До 1917 года Александр Александрович Богомолец — земский врач. Революционные потрясения вытолкнули его из украинской глубинки сначала в Харьков, а затем в Киев, где он открыл свою практику и одновременно занялся научными исследованиями. Его буквально преследует монотематическая навязчивая идея сделать открытие, которое произвело бы переворот в медицине. Без устали Сан Саныч ищет свою нишу в медицинской науке, но, увы! — каждый раз оказывается, что в той области, которая ему по душе, открытия уже сделаны. Не сумев с наскока добиться признания на научном поприще, он не отчаялся и не оставил надежд прославить своё имя в медицине. К имевшимся задаткам организатора и администратора он вдруг обнаружил в себе редчайший дар — обострённое политическое обоняние, безошибочно указывавшее верное направление в лабиринтах нарождавшейся системы советского здравоохранения. Богомолец раньше других понял, что нэп уже исчерпал себя и вместе с ним частная врачебная практика, а в государстве по мере укрепления советской власти постепенно возобладает лагерно-социалистический уклад.
И действительно, в стране становилось все меньше храмов — все больше хамов. Зрелый человек и предприимчивый администратор Александр Александрович Богомолец пришел к выводу, что много счастья и много денег в Стране Советов может принести не частная медицинская практика, а высокие звания и глубокие кресла в государственных учреждениях здравоохранения, и лучше, если они расположены где-нибудь в Центре.
Стрелка его внутреннего компаса указала: «на Москву». Вместе с тем Сан Саныч отдавал себе отчёт, что чистым администрированием в системе здравоохранения без каких-то своих, пусть даже экстравагантных, идей многого добиться не удастся и первопрестольной ему не покорить — мало ли в столице своих ловцов счастья и чинов!
В студенческие годы юный Саша прилежно изучал труды по психиатрии и психологии. Один из выводов, встреченных им не единожды в работах всемирно известных учёных, в том числе и Бехтерева, и основанных на опыте тысячелетних наблюдений, свидетельствовал, что Природа в качестве одной из защитных функций заложила в подсознание каждого из нас веру в собственное бессмертие. Речь идёт не об инстинкте самосохранения — он другого происхождения, — но именно о вере в то, что Я бессмертен.
Изучение биографий сильных мира сего, как и личные наблюдения, убедили Александра, что этот контингент наиболее озабочен идеей максимально продлить своё пребывание на Земле. И не в виде абстрактного понятия в памяти потомков, но в качестве жизнеспособной биологической единицы.
