— Мне всегда трудно дышать, когда я рядом с тобой. — Он похотливо посмотрел на меня. — Держаться на расстоянии от тебя — вот единственное лекарство.
— С удовольствием предложу тебе это лекарство!
Я отвернулась и отошла подальше.
Я не склоняла головы перед ним, но чувствовала, что меня атакуют, хотят взять приступом — как греки стены Трои.
Я поспешила найти Париса: он стоял у прислоненного к стене копья и поглаживал его.
— Все же копье — благороднейшее оружие. Хотя и лук делает свое дело хорошо, — заметил он.
— В последние дни нет нужды ни в том, ни в другом оружии, — кивнул его собеседник. — В этом прелесть мирного времени.
Повсюду горели факелы. Люди расположились вокруг столов, наслаждались угощением. Перед Парисом все расступались, словно перед богом. Даже если ему это не доставляло удовольствия, то я упивалась. Я смаковала каждый предназначенный ему восхищенный взгляд, каждый, пусть неуклюжий, поклон, каждое, пусть нескладное, слово благодарности и никак не могла утолить свой голод. Я так долго ждала этой минуты — чтобы все посмотрели наконец на него моими глазами и увидели человека, которого вижу я.
Теперь наши полководцы уверовали в то, что опасность миновала. Несколько дней спустя Антимах произнес у городских ворот прекрасную речь. Ее суть сводилась к тому, что греки получили смертельный удар, от которого не оправятся. Лазутчики Геланора подтверждали это: они сообщали, что греки пребывают в полной растерянности и готовятся к отплытию. Как только корабли приведут в порядок и отремонтируют, войско вернется в Грецию.
Обнадеженный, Приам послал Гелена для переговоров с греками[27], чтобы обсудить условия окончания войны. Находясь в приподнятом настроении, Приам даже рассчитывал заключить мирный договор между греками и троянцами. Вместо этого греки заключили Гелена под стражу.
Все были потрясены. Праздничное настроение испортилось. Приам согнулся, как от удара мечом: еще один сын в руках греков. Его отчаянию вторила Гекуба и без конца твердила скорбный материнский припев: «Верните мне сына! Верните мне сына!»
Гелен не возвращался. Кассандра оплакивала его, возжигая ароматные сухоцветы и смолы, обращая вопли к небесам.
— Мы с ним связаны неразрывно! — стенала она, и впервые ее безжизненные голубые глаза выражали живое чувство. — Я знаю его душу, его мысли. Попасть в руки греков! Они не отпустят его живым, я вижу! Я вижу все! — И она с плачем упала на грудь Париса, не замечая меня — как всегда.
— А что ты видишь, дорогая сестра? — спросил Парис, ласково сжимая ее руки.
— Я не смею произнести, — бормотала она и, чтобы отогнать ужасное видение, трясла головой с такой силой, что рыжие волосы змеями рассыпались по плечам. — Он предаст нас.
— Что? Каким образом? — воскликнул Парис.
— Он один, не считая меня, знает все предсказания оракула для Трои — и те, которые еще не исполнились, — сказала она глухим голосом, так что я с трудом расслышала.
Вечером у себя в комнате мы с Парисом обсуждали, смогут ли греки исполнить оставшиеся предсказания оракула.
— На сегодня не исполнены три пророчества, — говорил Парис. — Время их исполнения оракул не ограничивает. Сейчас наибольшую опасность представляют стрелы Геракла.
— Насколько я знаю, лук и стрелы Геракла находятся у Филоктета.
— Да, их получил Филоктет. Геракл надел пропитанный ядом кентавра Несса хитон, который прирос к его телу. Он страдал от нестерпимых мучений. Тогда Геракл приказал сложить погребальный костер и сжечь его. Он взобрался на громадную поленницу, но никто из друзей не решался ее поджечь. Тогда проходивший мимо пастух велел своему сыну Филоктету исполнить приказ героя. Геракл завещал мальчику свой лук, колчан и стрелы. Так Филоктет получил стрелы Геракла. Он вырос и стал знатным лучником.
— А где же он сейчас?
— По дороге сюда его укусила ядовитая змея на острове Лемнос, рана не заживала, и греки оставили его на острове. Но если Агамемнон узнает, что Трою можно одолеть только с помощью стрел Геракла, он прикажет разыскать и привезти Филоктета.
— Ну и что? Чего тебе бояться? Ты лучший лучник из всех!
