— Я сам пойду и верну Гектора.
Приам резко встал с былой решимостью.
Он стремительно покинул дворец, вышел за ворота. Парис настиг его и остановил, положив сильные руки на отцовские плечи. Их нагнал Деифоб, который считал своим долгом не оставлять Приама наедине с Парисом. Рядом вырос рыжеволосый Гелен с пустыми глазами. После смерти Гектора между сыновьями Приама началось соперничество за первенство. Парис, не обращая внимания на братьев, повел отца обратно во дворец.
Уже три дня и три ночи рыдания и стоны троянцев, оплакивавших Гектора, были слышны даже в моей комнате на самом верху дворца. Я снова занялась своим ковром. Работа успокаивала меня, укрепляла мой дух. Но когда я протягивала нить, рука моя дрогнула, нить порвалась, и я разразилась рыданиями.
Парис стоял рядом.
— Клянусь тебе, я отомщу за Гектора. Я убью Ахилла.
Гектор сказал перед смертью, что Ахилл погибнет от руки Париса. Тот услышал эти слова и воспринял их как предсмертный наказ брата. Но как его исполнить?
— Я готов сделать это любым способом. Мне нет дела до чести и обычаев. Мне важно одно: чтобы Ахилл был мертв. Даже если придется воспользоваться отравленным платьем или ядовитой стрелой, что за беда? Благородный Гектор сошелся с ним лицом к лицу в честном поединке — и он мертв. Я должен умертвить Ахилла. Своей рукой. Ты поняла меня? Я убью Ахилла во что бы то ни стало. А если я умру сам и после моей смерти меня станут обвинять в бесчестье, тебе не будет стыдно за меня?
— Нет, никогда мне не будет стыдно за тебя.
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Похоже, мы с тобой принесли в Трою смерть. Мы сами должны встретить ее без страха. — Он прижал меня к груди. — Елена, я так хотел бы дожить с тобой до старости, пока она не разлучит нас. Но война…
Война, которую тоже мы принесли. Нельзя, чтобы за нас расплачивались Приам, Андромаха, младенец Астианакс.
— Это наша война. Кому ж, как не нам, в ней и погибнуть, — ответила я.
— Ты меня понимаешь.
— Понимаю, что мы навлекли беду на свои головы и на чужие. Ах, Парис, почему мы не проплыли мимо Трои… Если бы снова оказаться на том корабле!
— Ничего не переделаешь. Раз мы уже здесь, нужно принять свою судьбу.
Ночь тянулась медленно. Встав утром, я заметила, что под одной из шкатулок с драгоценностями растекается красное пятно. Я сразу догадалась, в чем дело: брошь Менелая оплакивает умерших кровавыми слезами. Вытирать ее бесполезно: пятно никуда не денется, пока не закончится война, — таков был замысел Менелая.
Следующие несколько дней и днями-то не назовешь: непроглядная тьма. Когда я вспоминаю их, перед глазами мелькают во мраке факелы, тени, ночная стража, летучие мыши. Казалось, солнце больше никогда не взойдет. Гектор погиб, Троя погрузилась в неизбывную ночь.
Прошло восемь ночей после того, как отпылал костер над Патроклом, закончились погребальные игры в его честь, кости были собраны в золотую урну. Злоба же Ахилла нимало не утихала, словно питалась сама собой, и только разгоралась как костер. Приам страдал во дворце, потерял сон и почти лишился рассудка. Он знал, что Ахилл продолжает терзать и бесчестить тело Гектора, привязав его к своей колеснице и объезжая вокруг могильной насыпи Патрокла. Восемь дней! За это время тело благороднейшего из воинов наверняка подверглось тлению и увечьям, и все это на глазах у врагов!
Посланцы Приама, которые побывали у Ахилла с предложением выкупа, вернулись ни с чем: он встретил предложение смехом: «Я же сказал Гектору, что не отдам его тело, даже если мне предложат столько золота, сколько весит оно само! Не бронзы, а золота! И даже если предложат в двадцать раз больше — не отдам! Его тело достанется хищным птицам и диким псам!» С этими словами Ахилл дико расхохотался, сел в свою колесницу и умчался прочь, волоча за собой тело Гектора и крикнув напоследок: «Любуйтесь своим героем сколько угодно!»
На девятую ночь Парис с Деифобом хотели сами отправиться на переговоры с Ахиллом, но Приам запретил.
— И не смейте ослушаться моего запрета, как сделали ваши братья. Я сам пойду к нему.
Ни мольбы Гекубы, ни уговоры Андромахи, ни предупреждения Гелена — ничто не остановило его. Приам снял с себя все символы царского сана и собрался на поклон к Ахиллу.
