За этим должна была последовать длинная церемония, состоящая из обеда и обмена подарками. Я была рада тому, что обычай запрещает спрашивать, кто мы такие и как нас зовут, до окончания обеда: у нас будет время придумать историю.
Царь провел всех в большой зал, где нас окружили, словно стайка бабочек, юные девушки.
— Это мои дочери, — сказал царь. — Думаю, у меня дочерей больше, чем у любого другого царя.
— А сыновья? — спросил Эней.
— Боги не послали мне такого счастья. Моему дворцу не хватает мужественных лиц, зато он не испытывает недостатка в прекрасных.
Царь рассмеялся и ласково обнял сразу несколько девушек.
Обед походил на все обеды такого рода: размеренный, в меру скучный, в меру приятный. Когда на обеде происходило что-либо значительное? Меня посадили на женской половине, поскольку предполагалось, что я незначительное лицо из свиты Энея. Сбоку от меня сидела старшая дочь царя лет пятнадцати-шестнадцати — ее звали Дейдамия. На ней был пеплос нежно-салатного цвета. Мне снова вспомнились бабочки. Следующая за ней девушка была крупнее и с виду старше, хотя мне сказали, что Дейдамия — самая старшая из царских дочерей. Эта девушка говорила мало и не поднимала глаз. Ее рука, которая отрезала мясо, показалась мне до странности мускулистой.
— Пирра, не молчи, скажи хоть словечко нашим гостям, — упрашивала Дейдамия.
Пирра подняла глаза от тарелки, и на мгновение они показались мне знакомыми. Потом она моргнула и выдавила низким голосом:
— В пути обошлось без приключений?
— Однажды на нас напали пираты, — ответила я.
— Вот как, где же?
Я хотела сказать правду, но потом спохватилась: не следует упоминать Киферу, слишком она близко к Спарте. И я ответила:
— Возле Милоса.
— Как это произошло?
— Разыгралась жестокая битва, и наши люди победили.
— Клянусь Гермесом, жаль, что меня не было там! — воскликнула Пирра басом.
— О Пирра! — звонко рассмеялась Дейдамия.
Пирра подробно расспрашивала об оружии, которым пользовались пираты, о корабле, с которого нас атаковали. Но поток ее вопросов был прерван торжественной частью обеда: приступили к обмену подарками.
Ликомед вручил свои дары Энею, Эней ему — несколько бронзовых изделий с корабля. И только после этого Ликомед спросил:
— Кто вы такие, друзья мои?
— Я Эней, царевич Дардании.
— Рад тебя видеть, царевич Эней! — сказал Ликомед дрожащим голосом. — А кто твои спутники?
Парис сделал шаг вперед.
— Я — двоюродный брат Энея. Меня зовут Александр.
Царь кивнул и уточнил:
— А остальные — ваша охрана и свита?
— Совершенно верно, — ответил Эней.
Он не стал представлять Эвадну, меня или Геланора, просто сказал:
— Это помощники, которые служат нам верой и правдой.
— Я рад видеть вас под своей крышей, — повторил царь.
Надо было скоротать время, и царь предложил нашему вниманию выступления летающих акробатов. Юноши и девушки прыгали через веревки, через спины и рога деревянных быков.
— Говорят, на Крите прыгают через рога настоящих быков, — заметил Парис.
— Это слишком опасно, — ответил царь. — Я предпочитаю, чтобы все мои акробаты возвращались домой целыми и невредимыми.
Один из акробатов, пропустив свой прыжок, проскользнул под веревкой, чтобы не нарушать выступления.
— Я все видела! — закричала Пирра басом.
Эти слова и особенно интонация показались мне знакомыми. Я слышала их уже: «Я все видел!» Три самых обычных слова, но необычны были презрение и ярость, с которыми они произносились.
— Что ты видела? — спросил Ликомед, но его вопрос означал: «Прекрати, Пирра!»
— Неважно что! — Пирра передернула плечами, отошла прочь и прислонилась к колонне.
Какая же она высокая, эта царская дочь! Выше царя. Может быть, царица была высокого роста? Я подошла к Пирре.
— Пошла прочь! — проворчала она.
Меня поразила неслыханная грубость. Гостю никогда не предлагают пойти прочь, особенно старшему по возрасту. Я не успела вымолвить ни слова, как Пирра резко повернулась и уставилась на меня. И я узнала этот взгляд — взгляд Ахилла, того самого сердитого мальчишки, который десять лет назад побывал в Спарте во время сватовства.
Пирра — юноша! Юноша, который переоделся девушкой и скрывается на Скиросе. Почему? Ничего удивительного, что он такой злой — ведь ему приходится притворяться женщиной.
