Тем не менее, адрес на конверте был местный. И район, и посёлок, и улица, по иронии судьбы Больничная, так как была переименована в честь построенной на ней больницы. Вместо обратного адреса стоял штамп. Но уже было не разобрать в темноте ни букв, ни цифр на нем. А судя по плотности конверта, в нем было и письмо. Чёрт! Чёрт! Проклятое любопытство! Но не заглянуть было невозможно. Обычный лист формата А4 сложен на три части. Обидно, но он пустой. Ева ещё раз подняла его поближе к глазам, наклонилась с ним к окну. Ничего. Бумага нигде даже не продавлена. С наружной стороны листа вроде что-то есть… «Дэну». А, да, это писали адрес!
Она сложила все, как было, и сунула в книгу наугад. «Может деньги присылали? — мелькнула глупая мысль. — Но кто сейчас пересылает в письмах деньги? Сейчас и писем-то никто не пишет!» — думала она, пока брала со стула свою одежду и сумку. Тётку будить не стала, помахала ей спящей на прощанье рукой. Уже открыв дверь, прошептала: «Надеюсь, ещё увидимся!» — и вышла.
На ходу одеваться было неудобно, но время поджимало, а на улице не лето, потому пришлось исхитряться. Как же быстро стемнело! За стеклянными дверями больницы Еву ждали серость зимнего вечера и толпа девиц. Что тоже, впрочем, серость, только расфуфыренная. Ах да, Серёгу ждут! И забытый на время Серёга со всеми своими мышцами тут же всплыл в памяти. И такой потянуло тоской, что презираемые секунду назад девицы вмиг стали соперницами. Но так близки и понятны были их мотивы, что невольно захотелось остаться среди них и дождаться, и ещё разок хоть глазком…
Стоявшая ближе всех «дамочка» посмотрела на едва замешкавшуюся Еву с таким вызовом, что Ева шарахнулась от неё в сторону, как от тарантула, и, не оглядываясь, побежала в сторону вокзала. «Они реально поубивают друг друга, если этот Серёга не уедет или не женится».
Так, с мыслями о чьём-то чужом уже Серёге, она дошла до приветливых огней вокзала. На самом деле до одного огня, отбрасываемого единственным фонарём, прикрученным к стене станции. Станция теперь выполняла и роль вокзала, где покупали билеты и ждали поезда редкие пассажиры, и роль командного пункта дежурной.
Билеты были. Место даст проводница в вагоне, так как поезд проходящий. Стоянка две минуты. Вагон дали второй, значит, идти от станции по перрону недалеко, это радует, так как на улице холодает, а перрон продувается насквозь. Отъезжающих, кроме Евы, только ещё один парнишка, видимо, студент. «К родителям, наверно, приезжал, как когда-то я к бабушке с дедушкой. Странно только, что он на станции сидит, местные обычно идут сразу к поезду, а билеты покупают заранее днём», — думала Ева.
А парень бросил свою неподъёмную сумку (точно родители нагрузили едой) и бегает туда-сюда. Чего бегает? Входных дверей на станцию две, одна за другой и обе деревянные — ничего не видно. А подходить и следить в окно, что там делает этот тощий студент, Еве неловко.
Ну, вот опять! Возвращается. Хлопнула первая дверь. Открылась со скрипом вторая. Ева подняла глаза. Мама дорогая, а это не студент! Это был Он! Прямо с большого экрана. Брэд Пит! Вновь помолодевший или просто побритый. Да что там с экрана, прямо с Ветхого Завета! Прекрасный, как Давид. Тот самый Давид Микеланджело, которого её соседка по парте срисовала с фотографии статуи, раскрасила и слегка приодела, да так удачно, что они вдвоём влюбились в него без памяти и плакали, как дуры, то ли над его совершенством, то ли над своими несбыточными мечтами.
И вот он здесь, этот безупречный Давид, только в брюках и кожаной куртке — так оно и понятно, зима у нас тут! И в руках у него шарфик. Цветной такой мягкий шарфик. «Что, интересно, делает мой шарфик в руках у Давида?» — завис над этим вопросом Евин мозг. К счастью, ненадолго. «Этот чёртов медбрат реально действует на меня как гипноз!» — Ева видела его третий раз за день и третий раз столбенела. Видимо, он тоже это заметил. Ему пришлось некоторое время махать у неё перед носом шарфом. Наконец, она смогла осознать, чего он от неё хочет и вздрогнула.
— Простите, задумалась! — с надеждой на то, что он поверит, соврала она.
