— Мамуль, если бы больничные правила позволяли, я бы взяла такси. Но у них особые требования: пациента забирают родственники или друзья. Сама знаешь.
Матушка давно бросила попрекать меня полным отсутствием друзей. Поэтому она лишь сказала:
— Императрица — ангельское создание.
— Да что ты? — Судя по моему личному опыту, Императрица — злобная визгливая дармоедка.
— Завела бы, что ли, собаку, Элизабет.
— Мамуль, у меня на них аллергия.
— Так ведь есть специальные породы для аллергиков. Пудельки, к примеру.
— Сказки это, про специальные породы.
— Отчего же?
— От того. Внешние проявления сглаживаются — и только. Дело-то не в мехе. Чешутся псы, а еще и слюна, и запах…
— Ну извини, я хотела как лучше.
— Мамуль, я давно для себя с животными все решила, поверь.
Тут мы прибыли в больницу и тему закрыли. Невзрачное восьмиэтажное здание эпохи шестидесятых (одна из тех построек, которую не заметишь, даже если она тысячу раз на глаза попадется; прямо-таки мое архитектурное воплощение). Внутри ощущалась прохлада, и пахло обеззараживающей химией. Кнопка «фиксатор двери» в лифте была затерта и надпись почти не читалась.
— Спорим, тут у них и психиатры практикуют, — заметила я, указывая на кнопку.
— С чего ты взяла?
— Кнопку видишь?
— И что?
— Лифтеры называют «фиксатор двери» кнопкой-пустышкой. Ее единственная роль — создавать видимость, будто ты можешь управлять движением лифта. Они в большинстве случаев даже к переключателю не подсоединены.
— Да, все-таки пора тебе завести собаку.
Должна признаться, люблю я больницы, клиники и царящую в них атмосферу. Стоит войти и сесть в кресло, тут же забываешь о том, что отравляет наше существование: об извечном свербеже в мозгу, суете, дотошном «заднем уме» с запоздалыми советами и беспрестанном составлении планов на каждые десять минут, неизбежно сопровождающем жизнь самого заурядного и одинокого человека.
К этому хирургу-стоматологу я попала впервые. Добродушный австралиец так и сыпал анекдотами; его не смущала даже моя грустная физиономия под маской с веселящим газом.
— Где училась, Лиззи?
— Для вас — Лиз. Здесь, в северном Ванкувере. Школа Карсон Грэхэм.
— Ого! Ну, а после?
— О, боже. ПИБК — Политехнический институт Британской Колумбии. По специальности бухучет.
— Шикарно. Умеют там гулять?
— Что?
Анестезиолог сильнее прижал маску к моему лицу.
— Ну. Гудеть. Шуметь. Отрываться.
— Моя жизнь — не реклама пива…
На этом месте я вырубилась. А когда через секунду открыла глаза, в комнате уже никого не было — только медсестра убирала последние инструменты. В рот будто ваты набили. Я улыбнулась: здорово, все-таки, запросто взять и отключиться: только что мило беседовала с заграничным комиком, и тут же… оп, тебя нет. Лишний аргумент в пользу смерти.
На обратном пути мы почти не разговаривали: мать все время вздыхала, а я лишь бубнила, как ненастроенный приемник. Мамуля высадила меня у подъезда и, прежде чем умчаться в «Зоо и т. д.», напутствовала:
— Подумай насчет собаки, Элизабет.
— Забубь, мба-ба.
Стояло сухое августовское пекло. На входе пахло разогретой солнцем кедровой стружкой и засыхающим можжевельником. В фойе веяло прохладой и пованивало прелым синтетическим ковриком. Уже в квартире, тремя этажами выше, меня охватило жутковатое чувство, будто я не дома, а в каком-то замедленном фильме. В моем жилище нет предметов (часов, растений), которые создавали бы ощущения динамики пространства или времени. Стало совестно оттого, что я бесцельно извожу столько невидимой кинопленки, и стыдно, что живу в таком унылом месте. А с другой стороны, и скука бывает умиротворяющей: покой отлично вписывается в мое новое видение мира. Плыви по течению — и не думай о лишнем.
В ушах гулко застучало, я направилась в спальню и легла на прохладную постель. Подушка скоро согрелась, я перевернула ее и заснула, а когда очнулась, солнце зашло, и в небе над горами догорали тусклые сполохи заката. Чертыхнулась: день проспишь — бессонная ночь гарантируется. Коснулась лица: щеки разнесло, будто свинку подхватила. Я снова опустилась на кровать и нащупала языком две рваные солоноватые ямки в десне.
