Бен улыбнулся, как мальчишка, который хвастается своей силой:
- Я убил бы ее, если бы она это сделала!
- Говорите вы убедительно, - скривился Маат.
- Представьте, что бы произошло, если бы я рассказал ей правду и только правду? Что не могу заниматься любовью, что это не для меня. Могу только убивать...
Маат надул щеки и выдохнул.
- Так что, - продолжал Бен, - клюв я не раскрывал и подождал, когда она закончит причитания. Я поблагодарил за постель и предложил заплатить. Она отказалась, и я ушел.
Бен остановился, чтобы прикурить сигарету:
- Вот тогда-то меня и постиг новый удар. Вы увидите, как все переплетается и что значит судьба. Я зашел в небольшой бар, чтобы перекусить. Нужно платить, а у меня ни гроша. Сотня долларов испарилась! Будь вы на моем месте, вам бы это тоже не понравилось. Изловчившись, чтобы меня не заметили, я вышел на улицу и задумался. Накануне я истратил доллар и шестьдесят центов в баре у Хильки. Так что по логике мои бабки были еще при мне, когда я выходил. После, болтаясь по городу в одиночку, я купил пакетик кукурузы за пятнадцать центов и получил сдачу с доллара. Что же произошло? И потом, даже если бы я потерял деньги, но не все же сразу, потому что крупные лежали у меня во внутреннем кармане пиджака, а остальные - в брюках. Исчезло все...
- Хилька Рэнсон все подчистила, - сказал Маат.
- Когда я отсыпался у нее. Я не долго сомневался и направился к Хильке с твердым намерением вернуть свои бабки. Внизу я наткнулся на хозяйку. Объяснив, что я - двоюродный брат Хильки Рэнсон и что забыл у нее кое-какие свои вещи, я поднялся и вошел к ней. Извинившись за беспокойство, сказал, что долго не задержу ее, если она будет так добра вернуть мне мои деньги. Она притворилась удивленной и спросила, не сошел ли я с ума. Или, может быть, хочу, чтобы она выплачивала мне пенсию? Ну а поскольку я не люблю, когда надо мной насмехаются, я сразу перешел в наступление. Закрыв дверь на ключ, прислонился к ней спиной, разозлившись не на шутку.
- Отдай мои деньги, - сказал я этой стерве, - иначе я не завидую твоей шкуре. Хоть я и из деревни, но там, где я жил, дураки не растут.
Она распсиховалась и стала кричать, что вызовет полицию, если я не уберусь через минуту... Вызовет полицию! Нет, как вам это нравится? Я понял, что уговоры ни к чему не приведут, и залепил ей крепкую пощечину. Она набросилась на меня, как фурия, чтобы ответить тем же. И получила хороший тычок в зубы. Она пыталась кричать, пришлось уложить ее на пол левым в челюсть, так что она клацнула, как крышка.
Я начал обыскивать комнату, не теряя ни минуты. Бабки лежали в шкафу, под бельем. Это меня только подстегнуло! Я забрал все, что у нее было: тридцать восемь долларов и какая-то мелочь на дне сумочки.
У двери я внезапно остановился, держа ключ в руке. Посмотрел на Хильку, потом обвел взглядом комнату, потом - опять на Хильку. Она все еще не пришла в себя... В голове у меня стало переворачиваться, как уже было раньше. Левой рукой я схватил Хильку за горло. И сразу подумал, что это будет не то, потому что она не могла реагировать. Точно так же я мог бы попытаться задушить ножку стола. Однако нужно, чтобы это жило, было живым. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Маат внимательно рассматривал свои башмаки.
- Я привел ее в чувство, опрокинув стакан воды на лицо. Она открыла глаза, пробормотала что-то и попыталась встать, но я тут же ее притормозил...
Смех, который услышал Маат, можно было сравнить разве только с отчаянным лаем сидящей на цепи собаки. Твердым и громким голосом, который не скрывал буйной радости, Бен произнес:
- Она была чертовски живуча! Видит Бог, она сопротивлялась, и мне приходилось бить ее по лицу! Она хрипела, изгибалась, рычала что-то неопределенное, ее слюна текла изо рта и намочила мне запястье. Видя, что она не прекращает отбиваться, я оторвал ее от пола и бросил на кровать, а сам уселся сверху. Это мешало ей двигаться.
Все произошло даже лучше, чем с Дорой. Своими пальцами я ощущал, что она цепляется за жизнь, как утопающая за соломинку. Все, что она могла сделать, чтобы освободиться, она сделала. Она не хотела подыхать, эта маленькая потаскуха! Моя рука ломала ее шею, как гнилую ветку, и мне было жаль, что она уходит... В конце концов она сдалась. Она понемногу синела... И тогда, раз! Это был конец, и сделать она уже ничего не могла.
